Мир писателя

Игорь произнёс эту фразу и обмер. Сознание оцепенело, мысль стала тяжёлой и рухнула. В голове на несколько секунд образовался полный вакуум. Казалось, что грудь мгновенно покрылась ледяной коркой. В воздухе повисло молчание, пропитанное тревожным ожиданием последствий жёстко-репрессивного характера. Уважение к самому себе от проявленной смелости и дерзости достигло эмоционального пика и теперь комкалось, таяло, исчезало.

Иван Иванович застыл. В его глазах Игорь ожидал увидеть отражение гнева, который быстро проскакивает стадии – от умеренного до еле сдерживаемого и рвущегося наружу, преобразовавшись в крик. Но в его глазах, к великому изумлению Игоря, вспыхнули весёлые огоньки. Так бывает у человека, которого здорово рассмешили, а смеяться он привык только глазами и краешком рта.

– Повтори ещё раз, – попросил Иван Иванович, устало откидываясь на спинку кресла. – Повтори, повтори. Не стесняйся.

– Вы вор! – выпалил Игорь, но порох сгорел, и получилось не так звонко и уверенно-обличительно, как в первый раз; омерзительная корка на груди прибавила в толщине миллиметра два.

– А, – сказал Иван Иванович. – Это кто же так считает?

– Народ, – не сразу ответил Игорь, отчего-то чувствуя себя глупцом, и это чувство неудержимо усиливалось с каждой секундой.

Мог бы и что-нибудь умнее сказать, подумал Игорь, а так получилась как-то театрально, с излишним пафосом. Одним словом – глупо.

– Хорошо, – Иван Иванович выпрямился, оживился. – Значит, так. Ты решил затронуть в нашем разговоре одну из заповедей. Хорошо… хорошо.

Он перевёл взгляд на окно, брови нахмурились.

– Поговорим, значится, о воровстве, – Иван Иванович вернул взгляд на Игоря.

Неимоверным усилием воли Игорь заставлял себя не ёжиться. Не получилось.

– Поговорим, значится, о таком понятии, как воровать, – Иван Иванович обильно добавлял в голос желчи, – оно же красть, похищать, лямзить, тырить, одно время весьма часто практиковалось выражение скоммуниздить. Богат русский язык. Синонимы выстраиваются в длинный ряд плотным частоколом и устремляются к горизонту. А это мы ещё не затронули ненормативную лексику, она же матерная. Но… хватит об этом… Игорёша, расскажу тебе одну… ну-у-у… – Иван Иванович сощурил глаза, – реальную историю с элементом притчи. Мой дядя был коммунистом и занимал немалую должность народнохозяйственного направления. Он был честным коммунистом. То есть одним из тех на кого повесили всех собак после свёртывания Советского Союза. До сих пор стоит перед глазами картина: девяносто первый год; он стоит худенький, бледный, старый и кричит, а его окружает толпа, и он перед ними в ответе и за Сталина, и за Ленина, и за пустые прилавки. Он не воровал. Умер в нищете. Я смотрел на пустые стены его квартирки, и слёзы душили меня. И знаешь, что говорили про него родные, близкие, друзья-товарищи?

Иван Иванович вопросительно наклонил голову. Игорь отрицательно мотнул головой.

– А говорили, – Иван Иванович существенно повышал голос, – эх, какой же он был дурак! Именно так и величали, именно таким некрасивым словом обозначали его принципы и взгляды на жизнь. Просидеть на такой хлебной должности столько лет и ни копейки не взять! Осуждали. Нет, на людях хвалили, а в узком кругу осуждали. Приглушённо-злобно. А теперь представь себе, что сейчас все эти люди сидят вот здесь, – резко рубя воздух рукой, Иван Иванович указал направо.

Игорь повернул голову и внимательно пробежался воспалённым взглядом по ряду свободных стульев, стоящих вдоль стены.

– Вот сидят они здесь, а я их спрашиваю, – громыхал Иван Иванович, приподнимаясь и упираясь ладонями в стол, в гладкой поверхности которого отражались тёмными пятнами застывшие ветви деревьев за окном. – Люди добрые, так почему вы осуждаете?! Вы по каким законам морали живёте?! Моральные устои где?! Они вообще, как выглядят? Какого размера и цвета? Для вас оно как – хорошо воровать или плохо? Что-то я не понимаю! Объясните! Не слышу!

Прикладывая ладонь к уху, Иван Иванович кренился телом.

– Дальше! – крикнул он и упал в кресло. – Иду я по улице…

Игорь непроизвольно и коротко выдал звук, напоминающий смешок.

Теперь Игорь увидел в его глазах отражение настоящего гнева.

– Что смешного? Ты думаешь, что я пересекаю город только на автомобиле?

– Извините… я…

Иван Иванович заткнул его властным жестом.

– Люблю прогуляться. Иду. Впереди меня двое. Лет двадцать пять, плюс-минус года два. Один отчаянно жалуется другому. У него что-то украли. По его словам он действовал бы как когда-то в некоторых южных странах – поймали вора, руку отрубили. Я не буду тебе сейчас воспроизводить те похабные слова, которыми он обвешивал воров. Самое интересное началась минут через пять. Он продемонстрировал другу что-то, достав это «что-то» из кармана. Друг завистливо свистнул. Где достал, спрашивает. Украл, отвечает хулитель воров и переполняется гордостью. Применено было, конечно, слово не «украл», а другое, из разряда очень уж некультурных. Но это неважно. Важно и интересно другое – он после этого почему не предложил другу, чтобы тот рубанул ему руку? А? Ведь он же вор! Почему не переадресовал те похабные слова на свою личность? А? Повторил бы! Слово в слово! Я не пойму, – Иван Иванович постукивал себя указательным пальцем по виску, – для него воровать хорошо или плохо?.. Другой пример! Стоит группа людей. От тридцати до сорока. Спорят. Невольно прислушиваюсь. Знаешь, о чём спор?.. Сколько можно положить в карман, будучи на один день премьер-министром. Миллион? Нет, сразу возражают почти все. Два? Называющего такие числа поднимают на смех… Каждый из них (каждый!) мечтал занять пост повыше и решить материальный вопрос на несколько поколений вперёд. Затем они остервенело принялись ругать правительство, думу. Обсуждали на предмет количества честности в названных ветвях власти. Осуждали. Предполагали. Только я не пойму – какое они имеют морально право осуждать? Им кто его дал? Мой дядя имел право назвать вора вором. Они – нет! Готовый украсть права не имеет!.. Я тебе могу приводить примеры из жизни до двух часов ночи. И после каждого примера удивлённо восклицать – так, люди добрые, воровать хорошо или нет! Давайте определимся! Расставим плюсы и минусы. Что для нас хорошо, а что отвратительно.

Иван Иванович поднялся из-за стола, подошёл, наклонился, заглядывая в глаза Игорю.

– И по этому вопросу размытость такая везде, – Иван Иванович широко провёл рукой под поверхностью стола, Игорь завороженным взглядом сопровождал это движение.

Выпрямившись, Иван Иванович отошёл в угол кабинета. Буравя взглядом стену, продолжал развивать мысль:

– Так мы кто? Язычники? Там всё понятно: ты украл – хорошо, у тебя украли – плохо. Нет, мы придерживаемся христианских ценностей, вроде как. Нацепили кресты, а сути веры в упор не видим. Воровать нехорошо. Отражено в законах… Только, – Иван Иванович медленно поворачивал голову, – законы вторичны, а мораль первична. У подлецов будет подлое общество. У справедливых людей будет справедливое общество. Как там, кажется, у Достоевского? У подлых людей свои представления о чести и достоинстве, кажется, так. Мораль первична. Она будет спроецирована на страницы кодексов, деклараций, уставов и прочая. И я тебя спрашиваю – мы на каких устоях стоим? Кто нам задаёт направление? Кто нам расставляет этические ориентиры? Кто взял на себя обязанность и ответственность отражать, являть эталон чести, достоинства, совести, морали? Какая партия? Какой общественный институт? Какой класс или какое сословие?

Иван Иванович короткими, какими-то чуть пружинистыми шагами направлялся к Игорю, заставляя его вжиматься в стул.

– Православная церковь? – черты лица Ивана Ивановича заострились. – Артисты, играющие роли героев? А кто у нас герой? Колчак или Чапаев? Или явят нам истинное понимание морали смазливые лица шоуменов из телевизора? А может быть, те молодые люди из передачи… как её там? Изба-2, что ли?.. Ладно… Вернёмся к нашим баранам. То есть к тебе. Объект готов?

– Нет, – глухо ответил Игорь.

– Сколько сделано?

– Ну… – Игорь отвёл взгляд в сторону. – Процентов восемьдесят.

– Не ври, – нервно махнул рукой Иван Иванович. – Дай бог, половина готова. Причины задержки?

– Иван Иванович, – Игорь энергично заёрзал, – ряд объективных причин…

– Причина там одна, – перебил его Иван Иванович, – твоя некомпетентность. А неплохую зарплату ты полностью получаешь?

– Да, – еле слышно ответил Игорь.

– Так это… как же так, – Иван Иванович наклонял голову, – наработал ты на половину, а получаешь за всё. То есть получаешь за то, что не сделал. Не своё. А раз берёшь не своё, то ты кто? И сколько вас таких по стране бегает?

– Ну-у-у… – Игорь возмущенно повёл подбородком. – Иван Иванович, это вы уже слишком. Спорно и…

– Хорошо, – не дал договорить ему Иван Иванович, – сейчас я тебе в лоб шарахну. Сколько мешков цемента ушло.

– Семьдесят восемь.

– Семьдесят шесть.

– А вы… откуда знаете?

– Неважно. Где ещё два?

– Так… лишние оказались.

– Что значит лишние?.. Куда дел?

– Ну… на дачу отвёз… Порожек залить.

– А! – Иван Иванович засунул руки глубоко в карманы и жёг его взглядом. – Порожек говоришь. Ну-ну.

– Подумаешь… два мешка взял.

– Ещё один синоним – взял!.. То есть это у тебя и у таких, как ты, называется так? Взял! Тихо взял и ушел – называется нашёл. Так?

Иван Иванович обошёл стол, сел в своё кресло.

– Ну что? Выпало бревно из глаза?! – щурясь, спросил Иван Иванович.

– Да, – ответил Игорь.

– Иди. Работай… Пока работай. Мешки не забудь вернуть. Взял он!