Мир писателя

 

– 1 –

 

– Новости губернии! – бойким, чётким, но одновременно с этим ещё каким-то чуть пугающим голосом произносила слова ведущая.

После этого машину довольно жёстко подбросило на небольшой неровности асфальта, затем последовал резкий поворот направо, и сразу же радио у водителя маршрутки начало сбоить. Появились хрипы и треск, чувствительно царапающие тесное пространство салона. Но некоторые обрывки фраз всё же прорывались сквозь этот колючий треск, разрывали липкую паутину помех, и можно было услышать – «…утром… … совершено покуш… …произошедшее можно смело… …ошеломительное… …смерть наступила… …правоохранительные орган… …поражает та дерзость… …пока… …лаевич Коломенцев… …смерть Коломенцева…»

Андрей отвёл взгляд от окна, за которым мелькали деревья и прятавшиеся за чёрно-серой штриховкой ветвей окна зданий. Прислушался. Произнесенная фамилия решительно вырывала его из полусонного состояния задумчивости, вялые мысли «о разном и о своём, житейском» быстро отодвигались на далёкий задний план. Внутренне собрался и даже вытянул немного вперёд шею. Одной из фраз повезло больше остальных. Она вылетела в эфир, почти не встретив электромагнитного сопротивления помех – «…правоохранительные органы пока отказываются от каких-либо комментариев. Возбуждено уголовное дело по статье…»

Дальше помехи словно быстро передохнули, накопили в достаточном количестве вредоносной энергии и взяли решительный реванш – голос ведущей надолго утонул в мощной волне треска.

Водитель затормозил у перекрёстка. Светофор равнодушно и властно смотрел на этот нервно-суетливый городской мир своим запрещающим красным глазом. Затем водитель, недовольно морща лицо и злобно ворча, наклонился вправо, вытянул длинную руку. Нажатием на маленькую кнопку переключил радио на другую волну. Мелодия, подкрашенная сладким голосом певицы, полилась хрустальным ручейком – здесь, на этой музыкальной волне, не было жёсткого акустического противостояния добра и зла, безупречно чистого звука и постреливающего хрипловатого скрежета.

Натужно взвыл мотор, и маршрутка рванула вперёд. Голос певицы пытался донести до слушателей что-то про справедливость жизни и безответные муки любви. Мысли же Андрея не восприняли новый звуковой фон поездки и оставались там – в том сообщении, поданном рваными, растерзанными фразами. Те чувства, про которые хотела томно и мелодично, с претензией на страсть, проворковать певица – чувства, в незыблемой основе своей и вне всяких сомнений, светлые, чистые, глубокие, – не тронули сердца Андрея. Да и как могли тронуть, как могли поставить перед необходимостью думать о какой-то напыщенно-глупой лирике (голос певицы вынуждал применять именно эти слова), когда сообщили такое! Такое! Ум заходит за разум! Как минимум лет пять сознание отдыхало от таких вот сотрясающих мозг новостей.

«Убили Коломенцева! – сверкало в голове Андрея, растревоженное сознание рождало сумбурные мысли, мысли неслись, налетали друг на друга и высекали молнии, которые не могли заставить рассудок переключиться на другое. – Опа! Вот это да! Подумать только!»

Андрей каким-то чересчур ошеломлённым взглядом скользнул по лицам пассажиров, ожидая увидеть на них отражение изумления, к которому в таких случаях добавляются растерянность, беззащитность и страх. Блеск страха вспыхивает и гаснет в глазах как-то чрезвычайно быстро, и заметить его можно только в первые секунды, когда чувства обнажены и не успели спрятаться за искусственную маску жизненного имиджа. Почти у всех пассажиров лица были застывшими, без выражения. А у сидящего рядом с выходом мужчины даже каким-то отрешённо-уставшим и недовольным. Только две женщины, расположившиеся на задних сиденьях, о чём-то оживлённо переговаривались. Андрей чуть повернул голову и услышал:

– Нет, Люда. Нет. Ты зря так считаешь. Нет.

– Да что нет-то?

– Не спорь, Люда. Не спорь.

– Я не спорю. Я спрашиваю.

Андрей развернулся почти полностью, чтобы увидеть лица женщин.

– И не спорь. Там намного уютнее. Намного, – впечатывала слова в воздух дама бальзаковского возраста. – И не спорь. Наталья Егоровна тоже так считает. Люда, и я тебе ещё вот что хотела сказать, и Наталья Егоровна тебе сказала бы то же самое, слово в слово. Поверь мне…

Люда была моложе собеседницы, она чуть обиженно поджимала губы и этим, видимо, выражала глубочайшее, как Мариинская впадина, сомнение в том, что где-то, в этом загадочном для Андрея «там», действительно уютнее. И авторитет некой Натальи Егоровны категорически перемещался этой женщиной в тень гигантского знака вопроса.

– Ну, не знаю я, – с надрывом в голосе отвечала она.

Андрей понял – сообщение об убийстве не дыхнуло на их души сковывающим холодом. Женщины сказали друг другу ещё пару фраз, затем замолчали, повернули лица. Они смотрели на Андрея непонимающе и вопросительно.

Он опустил глаза и развернулся. Снова скользнул взглядом по лицам пассажиров, которые находились в секторе обзора с этого места… Без изменений.

«Не расслышали, что ли? – думал Андрей, удивляясь. – Или как?.. Наверное, не расслышали».

 

– 2 –

 

Дома Андрей, не снимая куртки, прошёл в зал. Сел в кресло и развернул газету. Первую страницу он бегло проглядел ещё в лифте – в глаза сразу бросился огромный чёрный заголовок – «УБИЙСТВО КОЛОМЕНЦЕВА». Ещё один заголовок, в правом нижнем углу, – кругловатые буквы значительно меньше, – «Возврат в 90-е». Угадывалось, что в конце должен стоять вопросительный знак, но его почему-то не было. Значит, не спрашивалось у читателей (или кого там), а утверждалось. Андрей вернул взгляд на верхнюю часть страницы, к первому заголовку. Слева и чуть ниже портрет в чёрно-белых тонах. Узнаваемое задумчивое лицо – сочетание черт (в чём-то удивительное сочетание, и это непроизвольно отмечалось) интеллигентности, всёсокрушающей воли и… причуды. Желтоватая дешёвая бумага и краски, плохо отражающие многогранную сущность мироздания, не смогли скрыть то буйство энергии, которая жила во взгляде этого человека. Это был человек не только высокопарных, отточено-резких, рублёных, жёстких и прочих слов, но и дела. Взгляд говорил об этом. Сомнения безоговорочно и стыдливо удалялись.

Андрей встряхнул широкие листы. Выхватывал беглым взором строки:

«Почти все организации, общественные институты, коллективы предприятий нашего города выражают глубокие соболезнования родным, близким, друзьям в связи с трагической гибелью Дмитрия Николаевича Коломенцева…»

Взгляд жадно скользил дальше:

«…Оборвалась жизнь яркого, нестандартно мыслящего человека, который был автором интереснейших проектов. Ушел из жизни человек, который сделал так много для нашего города…»

Дальше:

«…он был незаурядным человеком. Его неравнодушие к делу было для нас примером. Его принципиальность и стойкость восхищала даже противников, не говоря о соратниках и друзьях, которых было немало, и по-другому не могло быть. Это человек притягивал к себе. Магнетизм его характера впечатлял. Его работоспособность подхватывала нас и вела вперёд, и не только это, а также его инициатива, креативность, смелость, открытость, безудержная энергия реформатора. Он всегда думал о деле, а не о личной выгоде. Дело ставилось на первое место. Все свои силы, интеллект, знания, опыт и весь свой недюжинный талант он отдавал…»

Андрей поднял голову, медленно положил газету на журнальный столик. Листы с шуршанием сложились…

Он вспомнил… Яркая, цветная картинка развернулась перед глазами и закрыла собой реальный мир. Память легко распахивала свои кладовые и щедро отдавала сохранённое…

…Большой спортивный зал. Тогда третьекласснику Андрею он казался просто громаднейшим, безразмерным. Они стоят шеренгой. Они – это мальчишки и девчонки из его класса и из параллельных. Воздух наполнен звенящей торжественностью. Рядом с Андреем стоят… Чёрт, вот кто стоял рядом, не вспомнить. Кто-то из пацанов. Помнится только, – и как это можно забыть, – на них белоснежные рубашки, отутюженные брюки, блестят в лучах солнца носки начищенных ботинок. Даже свет, проникающий в зал через огромные окна, какой-то насыщенный, празднично-яркий, заставляющий жмурить глаза. Светлые, чистые лица окружающих озарены преддверием счастья. Суетливые лица учителей. Память высветила образ Нины Николаевны; она, явно нервничая, прохаживается вдоль шеренги, ласково заглядывает в их лица, поправляет воротники рубашек; что-то материнское угадывается в её поведении. Их принимают в пионеры…

И вот самый волнующий момент настал. Детское сердце, наивное, ещё такое глупое, рвётся на свободу. К ним подходят и повязывают галстуки, которые с нашим Красным знаменем цвета одного. К Андрею подошёл Коломенцев. Тогда он ещё не был для этого города многоуважаемым и всесильным Дмитрием Николаевичем Коломенцевым. Или просто – Дмитрием Николаевичем, без фамилии, о ком речь, догадывались легко. Но тогда, в те далёкие теперь времена, его знали многие, но только далеко не весь город; в сознании Андрея и многих других он проходил как Дима Старшой. Секретарь… или председатель… чего-то там… Уже и не вспомнить тех словосочетаний в названии пионерии и комсомола. Спортсмен, активист, вожак. Умудрялся находить общий язык не только с рафинированными интеллигентами (учитель литературы Зоя Петровна была именно такой), но и с отчаянным хулиганьём.

Память подала и лозунги, белое на красном – «Наша цель – коммунизм!», «За мир во всём мире!»…

…Первый раз Андрей вспомнил этот эпизод из своей жизни в… кажется, 1990 году. Имя Коломенцева прогремело не только на весь город, но и на область, страну (на страну недолго – пару раз печатали центральные газеты, и был один сюжет по телевизору). Он лихо ворвался в политическую элиту города. Началась эпоха перемен. Железнодорожный состав с потрескавшейся табличкой «Советский Союз» загоняли в тупиковую ветку. Видимо, до тупика он так и не дошёл (вроде как развал Союза не приветствовало большинство населения) – на одном из поворотов состав сошёл с рельсов и вагоны, скользя по острому гравию реформ, рушились в непроглядную и страшную чёрноту девяностых.

– Чёрт, – недовольно качал головой и закрывал глаза Андрей, – надо же вспомнить какую-то ерунду… Спортивный зал… белоснежные рубашки… пионерский галстук…

Ему было неудобно перед самим собой, и это чувство неприятно жгло в груди.

 

– 3 –

 

Утром Андрей вышел из дома. Решил не пользоваться общественным транспортом. И за собственной машиной идти в гараж не было никакого желания – душевное состояние подсказывало, что сегодня лучше не садиться за руль.

Пасмурно. Тяжёлая серо-синяя дымка обволакивает город, набирает густоты в скверах, в тени деревьев. Но погода в принципе хорошая, безветренная, можно и пешком пройтись. Дышится легко.

…Серое здание показалось из-за угла. Ещё минута, и Андрей около дверей. Увидел своё отражение в тёмно-синей зеркальной поверхности, невольно замер на несколько мгновений. Лицо отражалось бледно-размытым пятном. Поднялся на третий этаж.

Девушка за высокой стойкой весьма скорострельно щёлкала по клавиатуре, не отрывая взгляда от монитора.

– Геннадия Сокольникова можно лицез… – начал Андрей, кладя локти на гладкую поверхность вишнёвого цвета.

– Генка! – оборвала его криком девушка, Андрей непроизвольно вздрогнул. – К тебе! Извините…

Только в этот момент она подняла голову.

– …извините, – ещё раз повторила она и как-то вымученно улыбнулась. – Он сейчас подойдёт.

Генка показался стремительно. Голова набок, волосы взлохмачены.

– Ого! – удивлялся он. – Андрюха! С утра? Это ты чего? Что-то случилось? Вектор твоей жизни по непонятным причинам совершил поворот на девяносто градусов?.. Что случилось-то?

– Ничего, – ответил Андрей. – Пойдем выйдем. Поговорить надо.

– Да что случилось-то? – не понимал Генка.

– Ничего страшного. Просто поговорить. Переброситься парой фраз.

– Ну ты даёшь! То тебя месяцами не видишь, то появляешься ни свет ни заря. Надо вечером заявлять о своём скорбном существовании. Я свободен, ты свободен. Гуляй, вольный казак!

Вышли на улицу. Под массивным козырьком находилось человек пять. Курили.

– Отойдём с дороги, – Генка махнул рукой направо.

Отошли.

– И что привело тебя в такой ранний час? Относительно ранний, конечно, – Геннадий достал из кармана пиджака пачку сигарет, протянул Андрею.

– Свои курю, – последовал отказ.

Закурили, окутывая себя и пространство рядом сизым дымом.

– Слышал про Коломенцева? – спросил Андрей, чуть насупившись.

– Это ты у кого спрашиваешь, убогий? – усмехался Генка в чересчур весёлой тональности. – У журналиста? Чёрт, ребята из «Шустрых новостей» опередили. Вот у них там материал, так материал. Убойный. Не в бровь, а, как говорится, в самый глаз. Повезло одному из них – чуть ли не свидетелем был. Почти на его глазах убили… Так что за странный вопрос, друг мой разлюбезный? Этим сейчас и живём.

– Геннадий, мой вопрос глубже и шире. Что ты думаешь по этому поводу?

– А что думать-то… – Генка замолчал, всматриваясь в огонёк своей сигареты.

Затем он поднял на Андрея глаза, переполненные недоумением.

– А что… это… тебя этот вопрос так интересует? Странно… И снова я скажу, повторюсь, так сказать, – очень странно.

Генка широко улыбался.

– Да… так, – Андрей смотрел себе под ноги.

– Что «так»?

– Гена… – Андрей заметно нервничал. – Давай… без допроса.

– Давай, – весело согласился Генка. – А что тут думать? Убили, и убили. Не он первый, не он последний. По нашей жизни-то – скачкообразной и лихой. Сегодня пан, а завтра пропал. Вот материал кропаю…

Он поднял до уровня груди тоненькую пачку листов. Андрей только сейчас увидел, что у Генки в руках бумага. Присмотревшись, понял – под листами ещё и папка.

– …Главный за горло берёт, – продолжил Генка и свободной рукой схватил себя за шею, сигарета, зажатая в углу рта, подрагивала. – Надо срочно в номер. Триста строк как минимум. Мнение возмущённых и потрясённых жителей города по поводу случившегося. Не только уважаемых, но и простых смертных. А также надо ещё отразить всё то богатство, всё наследие, которое мы получили, всё то…

– И что пишешь? – довольно грубо перебил его Андрей. – Точнее, какие отзывы и отклики возмущённых жителей города?

Геннадий засуетился, распахнул папку. Зашелестели страницы.

– Вот… Послушай… Например – «…я хорошо помню тот далёкий год, когда судьба поставила меня рядом с этим великим человеком. Я не побоюсь сказать этого слова – «великим»! Он видел будущее. Он смело шёл к будущему. Это был честный, решительный человек, производящий на окружающих неизгладимое впечатление. Он…»

– Это кто так говорит? – спросил Андрей

– Да… – Генка хитро улыбался. – Прочитаешь, узнаешь. Подписывайся на нашу газету и будешь в курсе самых последних новостей.

– Ты мне тут не рекламируй, – Андрей смотрел недовольно. – Это кто так отзывается? Он что, именно так и выражался? Слово в слово?

– Почти, – быстро ответил Генка, щурясь. – Дальше послушай…

Он выхватил из папки следующий листок.

– «…как умело он организовал предвыборную кампанию. Это был настоящий организатор. Дмитрий Николаевич был настоящим патриотом нашего города. Город многим обязан ему. Ему была не безразлична судьба заводов города, предприятия…»

Генка прервался. Поднял искрящиеся глаза.

– Теперь о культуре, – объявил он, извлекая очередной листок. – «…благодаря воле, стараниям Дмитрия Николаевича мы имеем лучший музей в регионе. Созданный им фонд «Завещание предков» был…»

– Может, хватит, – зло перебил Андрей.

– Неинтересно? – спросил Генка, сохраняя весёлый блеск в глазах. – Понимаю. Казённые какие-то фразы. Дежурно-обязательные. Можешь упрекнуть – мол, души нет. Соглашусь. Но ради этих слов я вчера полгорода обегал. А что сделаешь? Ничего…

– Прекрати, – тихо произнёс Андрей, словно воздуха и сил стало остро не хватать, как будто душевной энергии хватило только на это слово.

– Прекращаю, – Генка захлопнул папку. – Как скажешь.

– Я не про это, – сказал Андрей.

– А про что?

Андрей смерил его суровым взглядом.

– У вас там все такие?

– Какие? – Геннадий не понимал искренне, на лице играет слабая улыбка.

– Циничные и весёлые, – сказал Андрей, сказал, будто сбросил две глыбы с утёса.

Улыбка слетела, Геннадий глубоко затянулся, огонёк сигареты вспыхнул.

– Андрюша, что-то я тебя сегодня… не понимаю.

Андрей почувствовал, как что-то натужно и остро разорвалось внутри, вспыхнуло, пламя нестерпимо больно обожгло душу. Мощь огня перевоплощалась в слова, которые с необыкновенной силой рванули на волю:

– Гена! Убили человека! А ты тут улыбочками освещаешь хмурое утро! Убили средь бела дня! Просто! Хладнокровно! Легко! Подошли и застрелили! – гнев сходил несдерживаемой лавиной. – Гена, тебе всё равно?! Тебе плевать?! А помнишь Толяна?! Его почти так же убили! Цинизм – это порой хорошо, спасает нервы, но страх и непонимание за ним не спрячешь!

Геннадий застыл, придавленный невидимой лавиной гнева. Ошарашен. Андрей же продолжал вонзать слова:

– Как так можно? Почему это происходит? Когда установятся внятные правила игры в этой жизни? Это новый передел? Ещё что-то делят? продолжают делить? поделить не могут? это возврат в девяностые?

– Хорошее название статьи, – гулко и ровно произнёс Генка. – Молодцы конкуренты.

– Что? Какие ещё конкуренты? – Андрей словно поскользнулся на собственных словах, словах гладких, остро отточенных, и выпал в состояние глубокого стопора.

– Говорю, название статьи хорошее – «Возврат в девяностые», – Генка смотрел, и в его взгляде отражалась многое – удивление, холодная и чёткая работа мысли, лёгкая тень растерянности, как явственное подтверждение противоречивости этого мира – сознание опрокинулось в вязкое море растерянности, но разум не тронут, взлетел и сохраняет нормальный ритм адекватного восприятия окружающего мира.

Андрей тяжело дышал, горло сковало железным обручем ярости. Генка зло затянулся сигаретой, гладко выбритые щёки словно из стали, ноздри подрагивают.

– Ты меня в реестр моральных уродов не заноси под номером один, – ледяная смесь жёсткости и безграничного спокойствия сквозила в голосе Геннадия. – Не ожидал я от тебя. Не ожидал.

– Что ты не ожидал? Чем же это я тебя так удивил? – не сразу выдавил из себя Андрей.

– Сентиментальный ты, – звонко ронял слова Генка. – Точнее, ты всегда был подвержен чувствительному восприятию жизни, но не ожидал, что до такой степени. Посмотрите, как он расчувствовался. Подумать только…

– Гена… Гена… Гена, – на Андрея наваливалось непонятное, странное ощущение, такое туманное, такое трудно распознаваемое воспламенённым сознанием и которое невозможно перевоплотить в понятные и ясные мысли – зачем он всё это выпалил? ему и правда небезразлично? он действительно жаждет в чём-то разобраться?

– Гена, я, Гена, – говорил Геннадий каким-то сглаженным голосом. – Не надо мне напоминать моё же собственное имя. Вколачивать его в мозг. Я помню, как меня кличут. Я помню, на какое имя оборачиваюсь. Андрей, прекрати глупую истерику, – взгляд Геннадия стал мутнеть, напряженная мысль в его глазах ослабевала и комкалась.

Он как-то растерянно посмотрел на сигарету, докуренную почти до конца. Хотел бросить окурок себе под ноги, даже коротко замахнулся, но в последний момент передумал. Развернулся, подошёл к урне. Нервно кинул окурок в синюю ёмкость, повернул голову и озабоченно смотрел куда-то в сторону, словно, где-то там, на перетягах, низко провисших над проезжей частью дороги, он увидит и прочтёт ответ на мучающий его вопрос. Вернулся.

– Андрей, послушай меня, – Генка упёрся взглядом в серую стену, – я так устал от всей этой…

Он не договорил и вздохнул.

– От чего ты устал? – Андрей буравил его взглядом.

– Бессмыслицы, – был ответ.

– Чего?

– Бессмысленно всё как-то. То ли кризис среднего возраста у меня, то ли…

В этот момент Генка преобразился. Он вздёрнул голову, пробежался взглядом по прохожим.

– Андрей, я сейчас тебе вот что скажу. Интересное скажу и покажу. Так сказать, сокровенное. Я работаю с людьми. Лица так и мелькают, так и мелькают. Злые, озабоченные, радостные и прочие, так и мелькают. Поверь, я не плохо знаю людей, – он решительно и жёстко схватил Андрея за рукав, потянул за собой.

Сделав шагов пять, они остановились.

– Смотри. Видишь во-о-он того мужика? – Генка показывал на чёрную фигуру. – Я отсюда вижу, что это за человек, чем живёт, о чём грезит. Насквозь вижу. Вот подойди к нему и спроси задушевно – что ты думаешь по поводу убийства Коломенцева? Спроси так, как спрашивал бы очень близкого человека, когда хочешь услышать не мутный, скользкий ответ, а чистую правду. Я уверен на сто пятьдесят процентов, что он ответит…

Генка резко повернул голову и жёг взглядом Андрея с головы до ног.

– …а ответит он тебе, этот мужик, следующее, – продолжал Геннадий приглушённым голосом, – он мне кто был? сват или брат? аль дядя сродный? Он кто для меня был? А также скажет он тебе – мол, сочувствую, сопереживаю искренне, но… Но! В глубине души не так сильно. И скажет он тебе, положа руку на сердце – а что?! что жалеть-то превелико? Скверное дело, конечно, убили. Хорошо пожил человек. Сладко спал, сладко ел, пил. В пять часов не вставал и не вышагивал устало-вымученной походкой на завод, судорожно соображая – как жить-то дальше? Что ещё скверно-новое преподнесёт грядущий день? Что у них общего с Коломенцевым? Другая орбита жизни. Другая траектория интересов и взглядов на жизнь. Точек соприкосновения ноль целых, ноль десятых. Раньше их хоть пункт в паспорте объединял, это где национальность записывали. Он русский, и тот русский. А сейчас и этого нет, не пишут, какого ты рода-племени. И этот мужик будет по-своему прав. Его осуждать за это?

Округляя глаза, Геннадий заглядывал в лицо Андрея.

Молчали.

Было слышно, как мужчина в светло-коричневом пальто, стоящий у чёрного автомобиля, разговаривал по мобильному телефону: «Стёпа, не пудри мне мозги… Стёпа… я тебе говорю… ничего не подписывай…»

Андрей отшвырнул выкуренную только наполовину сигарету и тут же закурил новую.

– Помнишь, как в восемьдесят пятом мужика зарезали? – спросил Андрей таким голосом, как будто оправдывался.

– Помню, – коротко выстрелил ответ Генка.

– Тогда весь город гудел… Такое событие… Из Москвы следователь приезжал.

– Это было тогда! – Генка крикнул так громко, что недалеко стоящий мужчина в чёрной кожаной куртке бросил на них испуганный взгляд.

– Не кричи, – попросил Андрей.

– Прошу заметить, – Генка говорил зло, сквозь зубы, – не я пришёл с утра к тебе, а ты. Не я затеял этот разговор, а ты. Это не я записывал тебя в бездушные чурбаны, а ты меня.

Геннадий нервно переминался.

– Продолжим, – сказал он. – Смотри. Вон идёт ещё один человек. Ты подойди к нему, познакомься. Поговори по душам. Расспроси. Этот, вот именно этот человек, – я тебе, Андрюша, сразу скажу, для меня это очень хорошо узнаваемый психологический типаж, – и ответит тебе этот человек следующее – а мне плевать! Просто плевать! Нет, он выразит небрежное сочувствие, но только для того, чтобы потом уважать самого себя за человечность; для того, чтобы сохранить в себе то, что нормальный человек должен сохранять, хотя бы на уровне инстинкта.

– Гена… – Андрей жестом предлагал вернуться на прежнюю диспозицию, ближе к широким окнам.

– А вот видишь женщину? – Геннадий уже ничего не видел, не слышал, он схватил Андрея за плечо и повернул его лицом к женщине. – Ты иди и её спроси. И вот какая у неё будет реакция – она прикроет рот ладонью; в её глазах ты увидишь испуг. Ужас! Леденящий! Но ненадолго. Через минуту, если не раньше, – Генка резко развернул Андрея к себе лицом, – она будет думать только об одном – как прожить до зарплаты на одну! На одну!..

Геннадий тряс перед лицом Андрея вытянутый указательный палец.

– …Одну! Андрюша, обращаю на это обстоятельство, на это ключевое слово, твоё самое пристальное внимание, – одну тысячу рублей! Коломенцева ей жалко, она выразит свои искренние и глубочайшие сопереживания его близким, но через минуту она будет думать только об этой чёртовой тысяче, и больше ни о чём.

Повернувшись, Геннадий вылавливал взглядом следующего претендента для раскрытия его природной сущности.

– А вот этот человек очень интересен, – Генка кивал подбородком влево.

Андрей посмотрел в указанном направлении. Помятого вида мужичок брёл неизвестно откуда и куда; какой-то он был нелепый и вместе с тем страшный, в своём коричневом пальто.

– Вот этот, – продолжал Геннадий, – переживать не будет, даже если его собственного брата убьют… Пишу статейки и думаю – Боже мой, ну чем ещё можно привлечь внимание людей? Чем можно зацепить, пронять? На душах нарост сантиметров двадцать. И нарост из какой-то пуленепробиваемой, вязкой слизи. Я, Андрей, про многое в курсе. Могу про такое написать – мгновенно седеющие волосы встанут дыбом. А какой смысл? Как это всё бессмысленно.

Повисла мучительная пауза. Обменивались недобрыми косыми взглядами.

– Гена, всё, – обрывал молчание Андрей. – Давай закроем тему… Закроем, только ответь на последний вопрос.

– Какой? – как-то устало спросил Геннадий.

– За что его могли убить?

Равнодушно хмыкнув, Генка смотрел на Андрея таким взглядом, в котором читалось – наивных людей я повидал много, но такого в первый раз.

– Андрей, что за вопрос?

– Что ты видишь странного, умопомрачительного и удивительного в моём вопросе?

– Андрей, ну за что убивают? Ты как маленький! Тем более таких людей! Из-за денег. Только из-за денег. Бабло определяет сознание и правит миром.

– Например, кто именно, по твоему предположению, мог это сделать? – напирал вопросом Андрей. – Заказать, так сказать.

Геннадий передёрнул плечами, криво улыбнулся.

– Знаешь, мне это неинтересно.

– Даже как журналисту?

– Даже как журналисту, – в жёсткой тональности Геннадий те же слова из вопроса превратил в ответ. – Какая разница кто? Главное, понятно за что? А детали…

Он морщил лицо, словно его прострелил приступ резкой зубной боли.

– Да кто только не мог, – через несколько мгновений продолжал Генка. – Где он был соучредителем? ООО «Восток-Юг» или как его там? ООО «Территория успеха», ООО «Точные технологии» и так далее. Все знают, что во главе этих компаний фигурируют три человека – Великобородов, Райсман и Иванов, но последний так... Один из них обязательно становится во главе, потом добавляются остальные – Терещенко, Поспелов, Скрежиталин, люди второго эшелона, как говорит мой главный. Это всё люди Коломенцева. Дмитрий Николаевич был в силе – они шли вместе. Последнее время он отошёл от дел… Точнее, не отошёл, а стал переключаться на другие направления. Его имя не так гремело в последнее время. Возможно, парни решили – а не попробовать ли нам взять всё в свои руки… Чёрт его знает. Говорят, он хотел связаться с москвичами. Кому-то это очень не понравилось… Не знаю… Вариантов куча. Человек был знаковый, миллион контактов, как старых, так и недавно появившихся. Широко жил. А когда так живёшь, то хорошим для всех не будешь.

После этих слов Генка медленно-медленно повернул голову и впился взглядом в Андрея.

– Ты почему завёл этот разговор? Что тебе-то до Коломенцева? Андрей, заметь – в моих вопросах прослеживается жёсткая логика.

Андрей ответил не сразу. Блуждал взглядом, поправил воротник куртки, достал и снова спрятал в карман ключи от квартиры, совершил ещё массу необязательных движений.

– Вспомнил я тут, – наконец-то сказал он.

– Что вспомнил-то? И эти воспоминания тебя так потрясли, лишили к чертям собачьим душевного равновесия?

– Да… Гена, смешно говорить… как меня Коломенцев в… пионеры принимал… галстук повязывал.

Андрей осторожно поднял глаза на Генку, боясь наткнуться на ехидный взгляд. Опасения были напрасными – Генка стоял чуть сгорбившись, лицо бледноватое, в глазах грусть.

– А, – сказал он, и Андрей никак не мог поверить, что услышал именно его голос, до того он изменился.

– Знаешь, о чём я сейчас подумал? – сказав это, Генка прокашлялся.

– О чём же?

– У нас молодых много работает, – Генка смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. – Начинаешь с кем-нибудь из них разговор про жизнь и удивляешься – ты ему про одно, а он тебе про другое. Не понимаем друг друга. Глухое непонимание. Спрашиваешь – ты какого года рождения? Он тебе – восемьдесят третьего. Андрей, выросло поколение, и не одно поколение, которое представления не имеет, с чего же всё началось в этой стране. Как было и как стало. Брежнев, Черненко, Андропов, Горбачёв. Мы с тобой уже не молоды, но и далеко не стары, а ощущаешь себя порой динозавром. У меня прабабка была, она помнила дореволюционную жизнь. Так вот, я её часто расспрашивал – как тогда люди жили, чем жили. Интересно было. Сгорал от любопытства. Это не учебник читать. Реальная жизнь, голосом свидетеля. Вот и нас с тобой будут правнуки расспрашивать – это как же всё было на самом деле при социализме, как в кино показывают или нет? Вот так-то, Андрей, выпало нам такое сомнительное счастье – родиться и встать на крыло в одной стране, а шагать по жизни в другой. Из одних представлений о жизни на ходу переключаться на другие. Получилось не у всех…

Андрей снова закурил.

– Я тогда рядом с тобой стоял, когда в пионеры принимали, – сказал Генка.

– Да?

– Да. Я думал, Димка Старшой ко мне подойдёт, а он к тебе подошёл.

– А я всё вспоминал…

– Что вспоминал?

– Кто это рядом со мной стоял.

Генка зло махнул рукой.

– У тебя память всегда дырявая была, – сказал он. – Ты рядом, за тобой…

В этот момент требовательно сработал мобильный, но очень быстро суровое начало звонка перешло в озорное: «Дилим-дилим! Тебе звонят! Дилим-дилим! Тебя звонят! Эй!..»

Генка суетливо и неловко извлекал мобильный из кармана.

– Вот это у тебя мелодия! – зашёлся в сарказме Андрей.

– Да… – Генке было неловко. – Сын закачал… Шутник… Вечером устрою ему головомойку.

Наконец-то Генка овладел телефоном.

– Да!.. Да здесь я! Иду-иду!..

Через пятнадцать секунд он протягивал руку для прощания.

– Не обижайся, Андрюха.

– Я-то что, ты зла не держи.

– Мать болеет, – опускал глаза Генка. – Вот и злой, как собака.

– Серьезное что-то? – спрашивал Андрей.

– Пока… не знаю.

– Помочь?

– Да чем ты поможешь?.. Заходи как-нибудь. Посидим. Пол-литра будет. Лучше не придумаешь. Только о чём-нибудь другом поговорим.

– Договорились.

 

– 4 –

 

Андрей нырнул в широкие двери массивного здания из красно-бледного кирпича. Здание было не только массивным, выпирающим, уверенно захватывающим существенную часть видимого пространства, но и каким-то помпезным, какая-то застывшая торжественность распознавалась в форме этих строгих и скупых архитектурных элементов.

Через несколько минут Андрей снова оказался на улице – Вадима Власова, который в некоторых кругах был известен как «Значится Так», на рабочем месте не оказалось.

Но удача в этот день играла на стороне Андрея. Он не сделал и десяти шагов, как услышал удивлённое:

– Андрюха?! Ты?!

Повернулся. Власов широко улыбался. Совсем не изменился.

Андрей подошёл. Последовало звонкое рукопожатие; рука у Власова твёрдая.

– Это ты каким ветром? – спрашивал он Андрея.

– Встречным, наперекор судьбе. Иду мимо. Вспомнил, что ты здесь обитаешь. Думаю, надо заглянуть.

– Значится так, проблемы? – улыбка слетела с лица Власова.

– Нет, – удивлённо поднимал брови Андрей.

– Значится так, решил мента проведать? Да?

– Решил.

– Как дела-то?

– Нормально. А у тебя как? – в ответ спрашивал Андрей.

– Тоже ничего. Это мы сколько лет не виделись? Пять? Шесть?

Андрей изобразил на лице напряжение памяти.

– Больше. Лет семь.

Минут пять они обменивались принятыми в таких случаях вопросами-ответами, такими естественными и неизбежными.

Власов был искренне рад встрече, очень рад, Андрея это обстоятельство немного удивляло – Вадим принадлежал к породе тех людей, которые предпочитают шагать по жизни с закрытым сердцем, у которых душа наглухо застёгнута и перетянута крепкими ремнями. Эмоции не спешили являть себя.

Разговор постепенно соскальзывал на городские новости.

– Про Коломенцева слышал? – спросил Андрей.

Власов обжёг его ядовитым взглядом, и Андрей почувствовал себя неуютно.

– Извини, – сказал Андрей не сразу, – глупость сморозил…

И тут же добавил:

– Город гудит.

– Гудит, – Власов смотрит хитро.

– Вадим, ты же мент. Поделись, чем не жалко и чем можно.

– Интересно? – с некоторой властностью в голосе спросил Власов.

– А то! Давненько такого не было. Шок и удивление.

– Это тебе надо? – властность в его голосе уступила место ехидству.

– Интересно. Вроде как всё успокоилось, жизнь нашла свою колею. А тут шарах – такое! Мой интерес логичен. Чего дальше ждать? Не простого же человека убили. Коломенцева! Вадим, это же не последний человек в этом городе. Это Коломенцев! Понимаешь? Что происходит? Чего ждать?

– Ничего. Живи, как жил, – последовал жёсткий ответ. – Тебя раньше это не касалось, в некоторой степени и сейчас не касается. Работай, где работаешь, и думай о насущном.

Власов долго смотрел прямо перед собой. Вид задумчивый. Затем медленно повернул голову, их взгляды встретились.

– Извини, – Андрей протянул руку для прощания. – Побегу я…

– Подожди, – опустил его руку Власов. – Значится так, туману здесь много. Непонятка сплошная. Значится так, первое. Заказали его, это понятно. Вне рамок сомнения. Последнему дураку понятно. Гм… Непонятно только – какого хрена тот, кто стрелял, выбрал именно это место?.. Значится так, позднее утро. Десять часов шесть минут. Ну, про это ты уже, наверное, читал. Коломенцев выходит из поликлиники. Ну… про это ты тоже читал. Тот, кто вёл его, принимает решение стрелять. Но почему он решил стрелять именно здесь?! Масса народа! Центр города! Если он вёл его, а вёл, скорее всего, от самого дома, то и стрелял бы около дома. Или выбрал бы другое место, где тихо и малолюдно. Нет! Он решил стрелять в тот момент, когда Коломенцев вышел из дверей поликлиники и прошёл метров десять. В него стреляют. Что это было со стороны стрелявшего? Экспромт? Поддался случайному порыву? Глупо. Очень глупо… Значится так, складывается такое впечатление, что убить надо было к какому-то сроку. Скажем, к пятнадцати минутам одиннадцатого, и ни минутой позже. Глупое предположение, но оно почему-то лезет в голову… Второе. Вторая непонятка. И самая удивительная. Значится так, киллер принял решение стрелять. Хорошо. Он знал, что утром Коломенцев заедет в поликлинику. Подготовил позицию. Заранее произвёл рекогносцировку местности. Хорошо. Понятно, такое предполагать можно. Значится так, стреляли откуда-то с крыши или из другого заранее подготовленного места. Но! Это было не так! Куча свидетелей говорят об обратном! Шарахнуло где-то рядом. Откуда-то совсем близко. Все говорят, что шарахнуло рядом! Расклад такой – вход-выход из дверей, длинный козырёк, затем начинаются ступеньки. Коломенцев выходит, проходит под козырьком, доходит до ступенек, спускается, делает пару шагов, направляется к своей машине. Выстрел. Точно в затылок. Профессиональный выстрел. Два в одном флаконе – просто выстрел и контрольный выстрел. Значится так, рядом стояли парень с девушкой, чуть дальше старушка. Начинали спускаться со ступенек женщина с ребёнком, Коломенцев обогнал их слева. Около клумбы, ближе к дороге, стояли ещё две женщины. Значится так, если взять левее, по ступенькам поднималась ещё одна женщина. Мужик сидел в машине, читал газету. Жену с ребёнком ждал. Только что подъехала ещё одна машина, водитель даже двигатель не успел заглушить, дым из выхлопной трубы... Народа масса, и никто не видел того, кто выстрелил! Никто! Трое парней из дверей почти вышли, они комиссию проходили, в предбаннике толкались. Не видели. В поликлинике, в холле, семнадцать человек было, как минимум. Окна как футбольные ворота, но никто ничего не видел – никто не выскакивал из-за угла или из-за колонны, никто откровенно не целился и не стрелял на глазах у всех, никто не убегал сломя голову.

– Может, боятся говорить, – предполагал Андрей осторожно, – кому охота связываться. Так проще – ничего не видел, ничего не знаю. Свидетель долго не живёт.

Власов отрицательно покачал головой. Покачал уверенно.

– Нет. Значится так, железное нет. Железобетонное. Не тот случай. Это я тебе говорю.

– Тогда как всё это понимать? Выстрелили совсем рядом, а никто не видел стрелявшего.

– В этом вся и непонятка, – вздохнул Власов, – большая непонятка. Шарахнуло, все вздрогнули, застыли или присели. Коломенцев на асфальте. Кровище. Но никто не видел кого-то в чёрном, который бы убегал, – очень быстро бы убегал. Никто крайне быстро не удирал. Никто. Никто не видел человека в чёрной эластичной шапочке, которую раскатали, чтобы скрыть лицо, оставив только две дырки для глаз. Не было человека в маске. Никто не видел, чтобы кто-то заскакивал в машину. Никакая машина никого не ждала, не срывалась лихо с места. Ничего такого не было. Ничего. Шарахнуло. Через пару секунд девка завизжала. Одной женщине плохо стало… Довольно долго все оставались там, где их застал выстрел. Понятное дело – не каждый день почти на твоих глазах убивают человека. Оцепенеть разрешается. Значится так…

– Послушай, – Андрей сверлил его взглядом, – мы с тобой не виделись лет семь. Встретились, и ты легко делишься со мной… секретной служебной информацией. Правда, я в некотором роде настоял, но...

Власов хмыкнул.

– Какая к чертям собачьим секретная информация! – крикнул он. – То, что я тебе рассказал, в газете можешь прочитать, если не успел прочитать. Там же еще корреспондент оказался. Из «Шустрых новостей». Как его?.. Солнышкин или Солнцев. Он мать в поликлинику привозил. Подъезжал, в карман заворачивал, когда выстрелили. Он самый первый оказался на месте. Шустрый малый. Первым подскочил. Информацию по мобильнику в редакцию тут же сливал. А там с колёс прямо в номер; дождались сенсации, долго не было. «Служебная информация», скажешь тоже… Кстати, этот Солнышкин-Солнцев ещё один свидетель, который ни хрена ничего не видел около этакого. Ни хрена, за жабры бы его да об асфальт…

– Не любишь ты их…

– Есть за что, – сразу же вернул себе слово Власов. – Значится так, тридцать пять человек ничего не видели. Если охватить произошедшее окружностью радиусом сто метров, то даже не тридцать пять человек будет, а сотни две. На остановке только человек пятнадцать стояло. Магазин чуть дальше. Продавщицы – не видели. И покупателей человек сорок тёрлось – никто, ничего. Камера видеонаблюдения при банке, который через дорогу. Она захватывает очень маленький сектор места событий – угол поликлиники мешает. Но видно, как появился Коломенцев и тут же рухнул. Всё! Значится так, средь бела дня так убивать будет только полный идиот. Но этого идиота никто не видит. Получается – не идиот. Очень даже не идиот.

– Хочешь, я тебе ещё одну непонятку подкину? – предложил Андрей.

– Попробуй, – буркнул Власов.

– За что убили-то?

На лице «Значится Так» отразилось великое недоумение, глаза округлились.

– Значится так, а вот здесь как раз никакой непонятки нет, – жёстко цедил слова Власов. – Глухарь, конечно, прорисовывается чёткий, но непонятки нет.

– И? – обозначил настырное продолжение вопроса Андрей, наклоняя чуть вперёд голову.

– Деньги, – коротко дёрнул плечами Власов и посмотрел на Андрея ясными глазами.

– Почему именно деньги?

– А что ещё? – продолжал недоумевать Власов. – Таких людей убивают только из-за денег.

– А политические взгляды? А банальная месть? – подбрасывал версии Андрей.

– Значится так, – давился усмешкой Власов, – убивали за политические взгляды в двадцатом веке, особенно в его начале, социалисты-революционеры. Сейчас такие убийцы как-то сошли на нет. Произошла переориентация ценностей. Месть? Сообщаю тебе из архива личного опыта – когда мстят, то убивают молотком или, на крайний случай, из обреза, под крик: «Умри, собака!» Здесь такого не было. Я тебе это чётко говорю. Значится так, здесь убили холодно, расчётливо. Сверхрасчётливо. Все знают, что надо мстить с холодной головой, но раскалённое шило эмоций пронзает мозг и не даёт вспомнить об этом рецепте.

– Твои предположения какие? Они есть?

– Есть, конечно, – твёрдеющим голосом ответил Власов.

– И кто мог заказать?

– А вот на этот вопрос я тебе отвечу так, – Власов сунул под нос Андрею увесистый кукиш – выглядывающий большой палец даже налился яркой краской от излишнего напряжения.

– Да, – сказал Андрей и сделал короткий шаг назад. – Значится так.

– Значится так, – мгновенно повторил Власов и заулыбался. – Умей различать. Одно дело, когда каждая собака знает, и совсем другое дело…

Андрей бросал на него непродолжительные взгляды.

– Не обижайся, – говорил Власов примирительным тоном. – Тебе до всего этого какое дело? А? Живи спокойно. Тебя убивать не будут, а если и будут, то далеко не по этой причине.

– Я пойду, – сказал Андрей.

– Знаешь… – Власов опустил глаза, провёл ладонью по лбу, словно вытирал невидимый пот. – Я почему-то был рад тебя увидеть. Андрей, что-то разговор у нас тобой получился… Ну их всех к чёрту. Надо как-нибудь собраться, посидеть своим кругом.

– Каким кругом?

– Своим… – было видно, что Власова охватила неловкость. – Мы не были с тобой близкими друзьями, но товарищами-то были. Андрей, собраться бы, посидеть, восстановить ту атмосферу. Я, когда тебя увидел, подумал… ты это хочешь предложить. А ты…

Он смотрел осуждающе, глаза туманились от обиды.

– А я что? – спросил Андрей.

– А ты… Коломенцев-Коломенцев.

– Извини, – Андрей подошёл ближе и хлопнул по плечу товарища.

– Не извиню, – буркнул Власов, – появляетесь, когда что-то надо. Проблемы разрулить. Вот тут вы про Вадима Власова, про «Значится Так» вспоминаете. А просто так заглянуть – никогда. Только сейчас в толк взять не мог – ты что приходил-то? Из-за Коломенцева? А это, я тебе скажу, кажется мне…

– Вадим, говорю тебе, мимо шёл, вспомнил, что ты здесь. Думаю – надо заглянуть. И повод есть – Коломенцева застрелили. За что? Почему? Интересно. Думаю, Вадим заполнит мой информационный вакуум в допустимых пределах. Заглянул, а тебя нет. Выхожу, и, как говорится, на ловца и зверь бежит, ты тут как тут.

Андрей слабо улыбался.

– Значится так, – произнёс он и подмигнул.

Власов усмехнулся и сказал:

– Фраза забита мною. Можешь считать, что патент за мной. Выбери себе что-то другое. Например, «именно так».

– Договорились.

 

– 5 –

 

Андрей нырнул в арку и сразу же столкнулся с Вовой.

– Вован, здорово.

– Андрюха! Привет-привет. Здравствуй-здравствуй.

– Не прошло и полгода, как судьба снова поставила нас лицом к лицу, – пытался шутить Андрей.

Звонко сошлись ладони в приветствии. Андрей смотрел снизу вверх – Владимир на голову выше его.

– Андрей, – глаза у Вовки заблестели меркантильным блеском, – тебе шипованная резина не нужна? Дешево. Практически нулёвая. Муха не сидела… Отдам задаром. Я бы с тебя и копейки не взял, но…

– Вова, – Андрей смотрел осуждающе, – ты как всегда! Все мысли у тебя о земном и насущном.

– А что? Не нужна, что ли? Андрюха, классная резина…

– Можно подумать…

Вовка получил дополнительный импульс – стал совершать круговые движения телом, началась активная жестикуляция.

– Андрюха, у меня «колёса» рядом. Садимся и едем. Я лучше тебе отдам, чем кому-нибудь…

– Про Коломенцева слышал? – воткнул в него взгляд Андрей.

– Кого? – Вовка застыл.

– Коломенцева.

– А, – сказал Вовка и сдвинул кепку на затылок. – Слышал краем уха. Убили, что ли?

– Да.

– У-у-у, – произнёс Вовка, шмыгнул носом и продолжил: – Андрюха, а резина хорошая, не пожалеешь…

Вовка изобразил жест, которым прощали в Древнем Риме незадачливого гладиатора.

– Вова! Барыга ты в душе! – кричал Андрей, голос громко рикошетил в замкнутом пространстве арки. – Сколько я тебя помню, бегаешь всё, суетишься. То на заводе работаешь, то по фирмам бегаешь. То здесь, то в Москве. Вроде как должен быть интересным человеком. У тебя же масса знакомых, перед тобой мелькают сотни лиц, а рассказать что-то умопомрачительное ты не можешь. А также ты не можешь послушать про что-то умопомрачительное. Ты…

Андрей зло сплюнул и повернулся боком. Вовка стоял оглушённый и придавленный. Затем невидимая чека отлетела в сторону, детонатор сработал, и Вовка взорвался:

– Андрюха! А вот без этого ты не можешь! Если у тебя настроения нет, то, значит, его ни у кого не должно быть!

Дальше гнев резко пошёл на убыль, прячась за явную обиду.

– Вечно ты… – шипел Вовка, – с утра не заладилось. На работе с премией кинули… Жена губы дует… Вижу – Андрюха! Ну, думаю, сейчас разгоним тоску-печаль! Ага! Разогнал! Думаю, отличный комплект резины как другу подгоню…

– Извини, – у Андрея голова упала на грудь, – обидеть тебя не хотел… А если и обидел, а получается, что обидел, то приношу самые искренние извинения. Прости меня, Вова, не держи зла…

Андрей понял, что получается как-то излишне ехидно, и замолчал. Помолчали в печальной тональности.

– Зря ты так, – наконец-то смог заговорить Вовка.

– Что зря-то?

– Пошли, – Вовка махнул рукой.

– Куда?

– Ко мне.

– Зачем? – вяло спрашивал Андрей.

– Ты ко мне шёл?

– Да.

– Ну, так и пошли. Раз припёрся…

Вышли из арки, пересекли двор. Андрей обратил внимание на пожилого мужчину, неподвижно сидящего на лавочке. Точнее, сколько не на мужчину, а на его глаза – глаза широко раскрыты, какие-то тихо-безумные.

Андрей поспешил отвести взгляд.

Зашли в подъезд, поднялись на нужный этаж. Звякнула связка ключей, и дверь распахнулась. Сняли куртки. Прошли сразу на кухню. Владимир поставил на стол бутылку водки, рюмки две из неё уже когда-то отпили, и два граненых стакана, открыл холодильник. Покоробившийся сыр и толсто нарезанные куски хлеба дополнили пейзаж.

– Это в честь какого праздника? – усмехнувшись, спросил Андрей.

– Ты о Коломенцеве говорил. Давай помянем. Жил человек и нет человека.

Андрей дёрнул плечом.

– Давай.

Выпили не чокаясь.

– Андрей… – Вовка морщил лицо и смотрел куда-то в угол кухоньки. – Ты говоришь, что я слишком приземлённый…

– Вова, ну погорячился я…

– Подожди. У меня тоже не всё так просто. Бегаю я по жизни, бегаю… А что, я для себя стараюсь?.. Понимаю я всё… Скупердяем вы меня все считаете, прикалываетесь надо мной…

– Вовка… – Андрей возмущённо развёл руки в разные стороны.

Вовка же заткнул его широким жестом.

– Подожди! Дай сказать!

– Ну…

– Не нукай, не запряг, – взгляд у Вовки потух. – Вот что я тебе скажу… Сын у меня диски записывает. Ну, программы там всякие, музыку. И продаёт… Точнее, за деньги записывает. Ну, ладно – пускай учится деньги зарабатывать. Но вчера узнаю, что он даже друзьям за деньги записывает. Я взвился. Говорю ему – ты что, чадо моё, творишь?! Друзья есть друзья! Нельзя так! Он не понимает! Я ему подзатыльник для лучшего понимания. Он в слёзы!.. Андрюха! – глаза у Вовки нехорошо заблестели. – У нас же не было такого! Не было… Короче, сын в слёзы. Жена на защиту… Я ей тоже…

Вовка понурил голову.

– Давай ещё по одной, – предложил он через полминуты.

– Давай, – соглашался Андрей.

– А ты Коломенцев да Коломенцев. Я своим живу… И думаю – почему мои дети не такие, какими были мы. Должно же быть что-то такое, что остаётся неизменным из поколения в поколение. Понимаешь? Социализм там на дворе, или дикий капитализм, или просто чёрт пойми что, но что-то должно оставаться постоянным. И плевать, как это постоянное будет называться – традициями, нравами, устоями. Понимаешь?

– Понимаю, – наклоняя голову, сказал Андрей.

Вовка поднялся, подошёл к окну.

– Ты не со мной о Коломенцеве говори, – сказал он.

– А с кем?

– А вон… хотя бы вон с тем мужиком, что на лавочке сидит.

– Заметил, когда шли. И чем он такой примечательный?

– А знаешь, – задумчиво сказал Вовка, – он какой-то загадочный. Он недавно в нашем доме живёт… Ну, как недавно… Короче, не с основания дома. В сорок третьей квартире живёт, напротив нашей. Говорят про него разное.

– И что конкретно говорят? – спросил Андрей безразличным тоном, алкоголь разливался по душе топким морем, радости не было.

– Да… – Вовка разглаживал волосы на затылке. – Говорят, что с Коломенцевым был знаком… Или не он, а его жена. Странно…

– Что странного-то?

– Да вид у него… какой-то затрапезный… Кто Коломенцев, а кто он. А ещё говорят, что сын у него бандитом был. Короче, валят всё в общую кучу… Врут. А мужик он так ничего, вежливый. Здоровается при встрече. Ничего против него не имею.

– Вовка, я пойду, – Андрей поднялся.

– А на посошок?

– Нет… Вовка, как-нибудь в другой раз.

– Как хочешь… Ну, ты что решил по поводу резины?

Андрей улыбнулся и сказал:

– Подумаю. Вова, эта мысль будет доминирующей в моей голове на ближайшие пять суток.

– Подумай-подумай.

 

– 6 –

 

Андрей вышел из подъезда. Пожилого мужчину он увидел сразу. Сидит сгорбившись. Повернув направо, Андрей прошёл метров десять и остановился. Обернулся. С этой точки хорошо видно лицо мужчины. Лицо какое-то нездоровое, восковое, взгляд теперь отрешённый, прямой нос, над всем этим пышные седые волосы. Старый серый плащ, на невыразительном фоне отчётливо виднеются чёрные пуговицы, воротник поднят.

Простояв с минуту, Андрей решился. Он подошёл.

– Извините, – начал Андрей.

Мужчина поднял на него равнодушные глаза.

– Извините, – повторил Андрей, – за то, что приходится Вас беспокоить, я по поводу… Вы проживаете в сорок третьей квартире… Вы…

Слова не шли, завязать разговор оказалось намного труднее, чем заставить себя всё-таки решиться подойти. Алкоголь выветрился мгновенно, мысли трудно назвать ясными, но липкая паутина сумбура не окутывает мозг, больше неловкости.

– Я знал, что Вы придёте, – сказал мужчина и этим вызвал у Андрея мощнейший прилив удивления. – Вот сижу здесь и жду. Нет сил находиться дома.

Следующие сказанные им слова усилили удивление, подняв его на небывалую высоту, и послужили причиной сильнейшего звона в голове Андрея; мужчина произнёс:

– Я так понимаю, что Вы ко мне по поводу Коломенцева Дмитрия Николаевича?

– Да, – тихо произнёс Андрей, мир стал отчётливо чёрно-серым.

– Почему Вы один? – спросил мужчина.

Разговор точно позиционировался на тонкой грани сюрреализма и безграничного изумления.

«Кто-то из нас сумасшедший. Видимо, я, – прогремела какая-то несообразная мысль у Андрея. – Это как понимать?»

– А сколько должно быть? – осипшим голосом спросил Андрей и начал откашливаться.

Мужчина отвёл взгляд.

– Хотя… вам виднее, – сказал он безразличным тоном. – Просто я подумал… Это неважно… Это всё неважно. Теперь это только мелочи, о которых нет смысла говорить…

Андрей сел рядом. Усилием воли заставил себя сосредоточиться. Следующая мысль оформила острое желание встать и уйти, но он почему-то сказал:

– Да, я хотел поговорить с Вами о Коломенцеве… Я… мне тут сказали, что Вы…

– Молодой человек, – перебил он Андрея, – не надо делать такой большой заход. Это глупо и бессмысленно. Давайте не будем ходить вокруг да около. Это я убил Коломенцева.

Внутри мгновенно стало пусто… Изумление прочно оккупировало сознание плохо различимой тёмной массой – что-то одно сплошное, тёмное, мыслей никаких. Затем бездонная пропасть разверзлась перед глазами и пугнула неестественной чернотой.

Андрей медленно повернул голову.

– За что? – вопрос прозвучал как-то наивно-глупо.

Мужчина выдержал паузу, затем пожал плечами.

– Не знаю. Вот сейчас сижу здесь, думаю и не нахожу ответа. Я убил человека, а угрызений совести – нет, страха – нет, ничего нет, не душа, а выжженная пустыня… Нет, не пустыня – холодная пустота, как Вселенная. Я как будто перестал быть разумным существом, живёшь по памяти – надо куда-то идти, и ты идёшь, надо что-то делать, и ты делаешь. Это я, и это не я.

Он оживился, на щеках выступили слабо-красные пятна.

– У нас есть время? – спросил он.

Андрей быстро кивнул головой, кивнул не осмысленно, машинально, подчиняясь какому-то неясному инстинкту, вынырнувшему из глубин подсознания.

– А Вы робкий, – сказал мужчина и слабо улыбнулся. – Не ожидал. Хотя кто я такой, чтобы… Но это всё неважно.

Андрей молчал, придавленный пятитонным грузом непонимания и изумления.

Мужчина выпрямился, сунул правую руку в плащ, он что-то доставал из внутреннего кармана. Через пару секунд Андрей увидел перед своим лицом фотографию.

– Посмотрите, – предлагал мужчина.

Андрей мертвой рукой принял снимок.

Мужчину он узнал сразу – ему лет двадцать семь, двадцать восемь… не больше тридцати. Снимок цветной. Ясный солнечный день. Лето. Мужчина, чуть наклонившись, нежно обнимал стоящую рядом женщину; эта нежность являла себя чем-то неуловимым, труднообъяснимым. Женщина улыбается, в глазах счастье. Очень красивая женщина. Очень. Между ними мальчик – озорной взгляд сорванца. На груди пионерский галстук, Андрей впился в него глазами и уже больше ничего не видел; чувствовалось в этом прикосновение чего-то мистического.

– Восемьдесят второй год, – пояснял мужчина. – Лучшие годы моей жизни. Это мы к сыну в пионерский лагерь приезжали.

Он начал раскачиваться вперёд-назад и заговорил быстро.

– Мы были счастливой семьёй. Я жил тогда и понимал это. Говорят, что счастье осознаешь потом, когда его уже нет. У меня было не так – я знал, что счастлив и счастливы все, кто рядом со мной. Рухнуло всё в девяносто первом… Хотя началось всё значительно раньше.

Он застыл, проглотил образовавшийся в горле ком, снова начал раскачиваться, увеличивая амплитуду, произнёс:

– Жена как-то резко начала презирать меня. Сын тоже…

– У Вас очень красивая жена, – сказал Андрей, находя не совсем уместными свои слова.

– Да… Она и сейчас выглядит значительно моложе своих лет, – мужчина произнёс эту фразу с каким-то каменным выражением на лице.

– Извините, я перебил Вас…

– Потом мы получили квартиру. Живёшь и не думаешь о завтрашнем дне, потому что знаешь, что завтра будет то же, что и сегодня. Доставали интересные книги, читали запоем. С друзьями ходили в турпоходы. Костёр и звёздное небо над головой. Пели песни. Она очень хорошо пела, у неё изумительный голос…

Андрей встрепенулся, что-то острое сгустилось во влажном воздухе и чувствительно кольнуло сознание.

– А при чём здесь Коломенцев? – перебил его бестактным вопросом Андрей, не понимая, зачем он сделал это и как у него нашлись душевные силы на этот вопрос.

– Коломенцев? – мужчина не заметил этой бестактности. – Дмитрий Николаевич? Я разве не сказал?

Андрей уже и не думал, что способен продолжать изумляться, предел уже давно должен быть достигнут, но он снова ощутил горячую волну изумления – мужчина называет покойного уважительно, Дмитрием Николаевичем.

– Моя жена… – мужчина закрыл глаза и выдержал паузу. – Они пересеклись с Коломенцевым в девяностом году, я даже помню месяц – апрель. Она стала… Она была его любовницей… Точнее, она совмещала довольно много функциональных обязанностей – деловой партнёр, советник, помощник депутата… соучредитель. Точнее, связующее звено между Коломенцевым и соучредителями. Мужчина должен быть сильным. Запомни это, парень, женщины выбирают сильных мужчин… А сын… Я так хотел, чтобы он стал инженером… Он презирал меня, с моей… с моими лоховскими представлениями о жизни. Контакта не было. Контакт потерялся. Навсегда. Встречались всё реже и реже. В девяносто третьем мы разбежались в разные стороны. Я официально оформил развод с женой, сын давно жил отдельно… Сын отошёл в сторону ещё в восемьдесят девятом, торговал подпольно водкой, тогда же был сухой закон. Ты знаешь, кто мой сын? Кем он был?

Мужчина повернул голову. Вопросительный взгляд на фоне равнодушия.

Андрей отрицательно качнул головой.

– Он был бандитом… Как пишут в газетах, активный участник организованного преступного сообщества… Его убили в девяносто восьмом… Семь пуль… Зачем так много? Врачи сказали, что смертельной была одна…

Андрей поднял голову – низкое небо, казалось, протяни руку, встань, подпрыгни и дотронешься до тяжёлой синевы.

– Значит, это банальная месть, – сказал Андрей, он хотел засмеяться, но сдержал себя.

– Нет, – твёрдым голосом произнёс мужчина. – Нет, я не мстил. Я не мстил. Если бы я хотел отомстить, то сделал это ещё тогда…

– У Вашего сына были дела с Коломенцевым? Какие-то пересечения. Не прямые, косвенные. Ну…

– Не знаю… Мы никогда не говорили на эти темы… Кто я такой, чтобы со мной говорить… Жалкий… Нет, не думаю, что они как-то пересекались…

На несколько секунд над лавочкой воцарилось молчание.

– На прошлой неделе ко мне пришла жена, – обрывал паузу мужчина. – Я слышал, что она… Они стали далеки с Коломенцевым, назовём это так. Я на больничном, был дома. Она позвонила, я открыл. Она молча зашла, прошла в комнату. Я тоже молчал. Я смотрел телевизор и молчал. Она села на диван и тоже молчала. Беззвучно плакала и молчала. Так и сидели часа два. Потом она поднялась и ушла… Ни слова…

Андрей вытер со лба обильный пот. Спросил:

– Вы где взяли пистолет?

– Где-то месяц назад я отодвинул обувную полку, ключи в щель между стеной и полкой упали. А там пистолет, небольшой такой пистолетик, с толстым, коротким дулом. Паспорт сына, пачка долларов… когда-то сын появлялся у меня иногда. Редко. Раз в месяц. Знаешь, как весточку от сына получил… с того света. Ходил остальные дни, не знал, что с пистолетом делать. Пистолет постоянно при мне был. В милицию отнести?.. Зачем?.. Выкинуть?.. Так весточка же… Как-то…

– Из этого же пистолета Вы… – Андрей не договорил.

– Да, – мужчина наклонил голову, голос стал глухим, – я на приём к врачу шёл. Почти около входа мы и встретились. Наши взгляды пересеклись. Он усмехнулся, обогнул меня и стал удаляться. Я обернулся, руку засунул в карман. Пистолет… Всё как-то очень быстро получилось… Я не знаю, что мною двигало… Затмение какое-то… Я достал пистолет и выстрелил… Опустил руку…

Андрей, тяжело дыша, осторожно посмотрел на него.

– Вы что же, после выстрела всё время вот так и стояли? – спросил Андрей, в голосе отчётливый деревянный звук.

– Да… так и стоял… в глазах туман и… пустота… помню, девушка сильно закричала… люди мелькали… белые халаты…

– Пистолет у Вас в руке был?

– Да.

– Почему?.. – Андрей покусывал губы, снова посмотрел осторожно. – Почему на Вас не обратили внимания? Ведь на Вас же не обратили никакого внимания! Как будто Вас и не было.

– Не знаю, – последовал ответ в высшей степени равнодушный, эмоций никаких, холодная констатация факта. – Не знаю. Я просто стоял и смотрел прямо перед собой. Кому я нужен? Старый, высохший, отслуживший своё. Порой я с трудом добиваюсь того, чтобы в отношении меня не выражали жалость. Бывает такое, редко, но бывает.

– При чём здесь это! У Вас же в руке был пистолет?

Он посмотрел пустым взглядом на Андрея.

– У меня… рукава длинные, – в подтверждение своих слов мужчина поднял и продемонстрировал рукав на правой руке. – Я их подгибаю постоянно. Они разворачиваются, а я подгибаю. В тот день не стал. Наверное, из-за рукава и не было видно.

– А… потом Вы что делали? – спросил Андрей.

– Я не помню, сколько времени стоял. Какой-то мужчина гаркнул на меня, чтобы я на дороге не мешал. Я зашёл в поликлинику… На автопилоте поднялся на третий этаж, там кабинет Веры Сергеевны… Врача… Больничный продлила.

Андрей засмеялся. Беззвучный смех душил его. Мужчина покосился.

– Вы находите это смешным? – спросил он не зло.

– Нет-нет, – Андрей протестовал взмахом руки, – это… нервное… Извините ради Бога, это просто накатило нервное… Они все думают, что убили… И ни у кого в голове нет даже жалкого подобия мысли, что…

Андрей стучал себя указательным пальцем по виску.

Мужчина смотрел непонимающим взглядом. Наконец-то Андрей смог взять себя в руки.

– Вы знаете, что Вас не найдут? – сказал Андрей.

Какой-то проблеск эмоций на лице мужчины.

– То есть? – мужчина наклонил голову. – Как не найдут? Вы же…

– Произошло недоразумение, – быстро говорил Андрей. – Я не из милиции. Наверное, поэтому и робкий.

– А… откуда?

– Я просто хотел поговорить с Вами о Коломенцеве.

– Зачем?

– Он… меня в пионеры принимал. Знаете… Вы, наверное, меня не поймёте…

Мужчина улыбнулся.

– Почему? Пойму. Я очень хорошо помню то время. Мой сын тоже был пионером, – сказал он и посмотрел на фотографию, которую он всё это время держал в левой руке.

Андрей заметил какое-то движение справа. Повернул голову. К ним торопливым шагом приближался парень.

– Палыч! А мы обзвонились тебе! – кричал парень и широко улыбался.

– Это с моей работы, – сказал мужчина.

Парень уже рядом. Он поздоровался за руку. Сначала с мужчиной, затем с Андреем.

– Палыч, меня к тебе снарядили, – у парня в глазах весёлый блеск. – Выручай.

– Что случилось?

– Гидростанция на линии полетела. Две смены разобраться не можем. Нет давления, и всё. Владимир Алексеевич сказал, чтобы за тобой ехали. Мы ему – Владимир Алексеевич, человек на больничном, – парень прижимал ладонь к груди и кланялся, – болеет человек. А он аж взбеленился весь. Сказал, чтобы ехали за тобой. Если не хотим ехать, то он всю бригаду разгонит к чёртовой матери, в подмастерья пойдем, ящики с болтами на двенадцать таскать. Палыч, надо ехать. Челом бью. Спасай. Ещё смену простоим – расстреляют.

– Еду-еду, – седовласый мужчина засуетился. – Вот ведь…

Потом он замер и посмотрел на Андрея.

Андрей же глянул на парня.

– Он сейчас подойдёт. Оставь нас на пару секунд, – прозвучала просьба.

– Лады! – крикнул довольный жизнью парень.

– Послушайте, – начал Андрей, когда парень удалился, – Вас не найдут. Живите дальше. Вы нужны.

Андрей кивнул на парня.

– Остатки счастья, – сказал мужчина.

Андрей пожал ему руку.

– До свидания.

 

– 7 –

 

Через пятнадцать минут Андрей кричал в трубку мобильного телефона:

– Вован! Ты ещё дома?!

– Дома.

– Я к тебе. На тебя ещё не навалились неотложные семейные дела?

– Можно будет и подвинуть, если навалились, – угрюмо отвечал Вован.

– Я к тебе! Вова, я к тебе! Сейчас возьму литр коньяка и сразу к тебе!

– Возражений нет, – буркнул Вован.

– Отлично! Вовка, и будем беседовать с тобой исключительно про шипованную резину. Больше ничто не будет трогать наш разум!

– Надумал, что ли? Я тебе говорю же – отличная резина!

– Вова! Бегу!

– Давай-давай. Беги.

 

Зима 2009 г.