Мир писателя

 

 

 

 

*     *     *

 

Проснувшись, Юрка долго лежал неподвижно. Боясь каким-нибудь неловким движением спугнуть безмятежную тишину и покой. Удивительно, как можно просто радоваться тишине, самому обыкновенному безмолвию, отсутствию звуков, далёких шумов.

Он дома. Вне всяких сомнений. Смотрел на белоснежную гладь потолка. Ошалелая и одновременно с этим вяло-пришибленная мысль предпринимала одну за другой попытку охватить и как-то систематизировать широкую гамму чувств, вызванных пережитым за ночь.

Затем сел. Бессмысленный пустой взгляд. Это подумать только – удивительный сон, так похожий на реальность. Никогда он такого не испытывал.

– Да-а-а... приснится же такое, – тихо произнёс он. – Человеческий сон – таинственное явление… Чёрт, надо будет сонник посмотреть. Это к чему такое приснилось?

А затем Юрка вздрогнул. И вздрогнуть его заставила штора – она зашевелилась, всколыхнулась, словно подхваченная резким порывом ветра, который каким-то загадочным образом преодолел такую преграду, как оконное стекло, при этом сохранив силу и напор.

Юрка вскочил. Впился взглядом в материю блекло-синеватого цвета. Необъяснимое, то есть решительно выходящее за рамки общеизвестных законов природы, конечно же, забавная вещь, но при условии, что происходит непостижимое не на твоих глазах. Про такое лучше смотреть по телевизору или слышать нервно-сбивчивый рассказ очевидца – смотреть, слушать и глумливо усмехаться.

А штора тем временем успокоилась, застыла. Висит, как висела. Именно в этот момент Юрка понял – какой же отвратительный цвет у шторы. Как раньше он не видел этого откровенно вопиющего факта? Уму непостижимо. Хотя где-то на глубинном подсознательном уровне понимал – дело не в цвете, который вдруг разонравился, а в страхе. Страх поселило в душе очевидное и невероятное событие – престранные и сильные порывы воздуха в закрытой комнате. Рад бы не поверить, а вот не получается – видел, изумлялся и некоторое время неописуемо ужасался.

Удивительные события этого утра и не думали заканчиваться. Штора снова ожила, отодвинулась в сторону, и… в комнату шагнул человек.

Юрка стал отчаянно ловить воздух ртом.

– Ап… Ап… А-а-а… – раздавались сдавленные звуки.

Горло словно свинцом залили. Наконец-то свинец исчез и комнату заполнил истошный крик:

– А-а-а-а-а!!!

Юрку на несколько шагов отбросило назад, как будто он получил мощный удар в грудь. Упал, споткнувшись обо что-то, кажется, о пуфик. Резко поднялся и отступил ещё на два шага.

– Спокойно, спокойно, – неожиданно появившийся человек делал успокаивающие жесты руками. – Ну что Вы так испугались? А?.. Только, пожалуйста, без фанатизма и средневековых суеверий. А также без глупого мордобоя. В меня не надо ничего кидать, особенно острое и тяжёлое, меня не надо обзывать. Я уверяю Вас в том, что громкий крик «Сгинь нечистая!» не изменит сложившейся ситуации. Вношу предложение остаться в рамках приличий общения, которое человечество выработало, пройдя долгий и тернистый путь от звериных шкур и сырых пещер до двигателей внутреннего сгорания и удобств в доме, так сказать, до унитаза.

Юрка узнал в неожиданно появившемся человеке того самого парня, который всучил ему вчера в магазине блокнот. На нём был тот же чёрный пиджак со стоячим воротничком.

– И как путешествие? – спросил парень, дружелюбно улыбаясь. – Вы довольны выполненным заказом?

– Какое путешествие? – у Юрки подрагивали губы. – Какой ещё заказ?

– Как какой? – у парня от удивления поднялись брови. – Ваше желание. Ох, парни из отдела приёмов так удивились. Не часто приходят такие заказы. Такие желания. Всё больше бытового свойства, например, чтобы на дорогую машину соседа упала бетонная плита. Никакого романтизма, доложу я Вам. Никакого.

– Я, – кое-как выдавил из себя Юрка, – ничего… не заказывал.

– Вы хотите сказать, что не записывали желания в блокнот? – уточнял парень в чёрном.

– Не… записывал, – произнёс Юрка, и у него возникло такое предчувствие, что он больше ничего не сможет сказать; на этот ответ были израсходованы последние силы; в горле пересохло, в голове туман какого-то ядовито-жёлтого цвета.

– Как не заказывали? – не понимал парень, он искренне изумлялся. – Вот же блокнот. Что Вы здесь мне голову морочите? Проблем и так хватает. Зачем создавать дополнительные на пустом месте? Что это ещё за глупое отпирательство?

Он в два быстрых шага оказался рядом с журнальным столиком. Взял блокнот и показал Юрке написанное беглым почерком предложение.

– Вот же записано. Чёрным по белому. «На гражданскую к 8-00». Здесь же указан и год Вашего прибытия – тысяча девятьсот девятнадцатый.

Юрка, отчаянно моргая ресницами, рассмотрел на листке неровно написанные им самим цифры – 19 и через небольшой промежуток ещё раз 19.

– Как заказывали, так и было исполнено! – неподдельное возмущение сквозило в голосе парня. – Тысяча девятьсот девятнадцатый год! Не семнадцатый, не восемнадцатый и не двадцатый! Вы были именно в девятнадцатом году! Гражданская война. Оказались там ровно в восемь ноль-ноль. Секунда в секунду. Всё, как заказано. Нет, можно было и конкретнее заказ оформить – в каком именно городе Вы хотели бы оказаться. Но! Этого не было. Город, место Вашего прибытия было, как бы это сказать, определено нами самопроизвольно. Парни из отдела приёма поняли, что Вы оставили это на их усмотрение. Так что всё честно, без обмана.

– А… А… А… – Юрка ничего не мог произнести, из горла вылетало только глупое «а», другие звуки были недоступны.

Он водил руками, словно хотел ухватиться за что-то, поймать убегающую точку опоры в удивительно гибко искажающемся пространстве.

– В чём дело? – парень смотрел сурово. – Да присядьте же! На Вас лица нет! Соберитесь! Возьмите себя в руки. Или в ноги. Как Вам будет удобнее вернуть себе адекватное восприятие действительности. И хватит ловить ртом воздух. Что-то не так?.. Ах, Вы потрясены! Вы не верите! Ну, бывает, бывает, не без этого… Первый раз оно всёгда так. Неопытность и неверие сыграли свою роль.

Юрка решил воспользоваться советом присесть. Он сделал шаг к креслу, опустил безвольное тело на мягкий подлокотник.

– Я не заказывал желания попасть на гражданскую войну, – сказал он.

– Как не заказывали? Тогда объяснитесь, – парень сдвинул брови, руки завёл за спину.

– Я… это… – каждый звук давался Юрке с трудом. – Не желание записывал. Я… это… адрес… записал… Мне… заехать туда надо… было… Вот.

Произнёс он кое-как и поднял на гостя тоскливые глаза.

А через несколько секунд добавил, руководствуясь тем, что, возможно, это – очень важный факт и пренебрегать им не стоит:

– Коротков просил. Гад ленивый. Самому лень, вот он меня и попросил. А я и записал в блокнот. Вот. Мне же нетрудно, почти по пути.

– Вы с ума сошли! – непрошеный гость взмахнул руками. – Вам же объясняли! Вы что творите! Адрес он записал! Посмотрите на него! На чём-то другом записать нельзя было? Это же блокнот желаний, а не прошнурованные куски бумаги для никчемных записей… Ах… Юрий, как так можно? Право, устыдитесь. Пусть алая краска стыда зальёт Ваше лицо, не лишённое, кстати, фотогеничности.

Он прожигал Юрку взглядом непонимания и упрека.

В комнате повисло нехорошее молчание, заполненное неловкостью.

В какой-то момент Юрка дёрнул головой, взгляд у него, до этого туманный и потерянный, прояснился, в глазах обозначилась твёрдость характера, затрубил протест.

– Врёшь, – сказал он зло.

– Не… понял! – немного нараспев отозвался парень.

– Это сон был, – выпалил Юрка.

Он воинственно, как боец перед схваткой, повёл подбородком, выпрямился и добавил торжественно:

– Самый обыкновенный сон.

– Это почему Вы так решили, дозвольте полюбопытствовать?

– Сон, самый обыкновенный сон, – упрямо настаивал на своём Юрка.

– Хм, – произнёс парень.

Он принялся прохаживаться по комнате, стиснув подбородок ладонью, взгляд задумчивый.

– Хм, – снова произнёс он. – Вот представьте себе ситуацию: один человек подходит к другому. Предположим, что они давние славные приятели, жили-поживали в дружбе и согласии. И говорит неожиданно первый второму: «Я убью тебя велосипедным насосом». А тот спрашивает удивлённо: «Почему велосипедным насосом?» То есть намерение совершить бессмысленное убийство вопросов не вызывает. А появляется вопрос по поводу орудия убийства. Почему насосом, да ещё и велосипедным, а не, скажем, топором? Странная человеческая психика. Странная… Вы не находите?

Он остановился, повернулся к Юрке.

– Так и у нас с Вами. Я думал, что появятся вопросы по поводу… э-э-э… как бы выразиться-то точнее… технологии произошедшего этой ночью. Или возникнет вопрос – как я, каким образом неожиданно появился в этой комнате, раздвинув штору? Но у Вас вопрос, насколько я понимаю, другого свойства. Вы не верите в реальность произошедшего. Что ж, Ваше право. Но почему? Что легло в крепкий фундамент неверия?

– Это… – Юрка зашевелился. – Неправда там была.

– Какая ещё неправда? Конкретнее.

– Там у одного товарища шапка была, суконный шлем. Они его фрунзенкой называли, а это была будёновка. Вот! Я точно знаю. Это был какой-то удивительный сон, где может быть то, что никогда не будет в реальной жизни. Будёновка там была! Вот!

– Всё правильно, – расширял глаза парень. – Где-то называли будёновкой, а где-то фрунзенкой. По имени товарища Фрунзе. Юрий, если ты не знаешь, как было на самом деле, то это ещё не значит, что было так, как ты знаешь. Я не слишком заумно? История – это то, что было на самом деле, а не то, что утвердило общественное мнение на текущий момент времени по различным соображениям, например, исключительно политическим.

– Они… они… они… – Юрка тяжело дышал. – Они не знали, кто такой Сталин. Такого быть не может. Как так – не знать Сталина?

– Да, – произнёс парень.

Он смотрел на Юрку, как врач смотрит на больного, пытаясь без анализов максимально точно поставить диагноз.

– Да, – повторил он уже печально. – Эка тебя как… Ну, ничего-ничего. Юрий, ты был в девятнадцатом году двадцатого столетья. Кстати, Семён твой прадед.

– Кто? – спросил Юрка, стараясь удержать вертикально положение тела.

– Прадед, – спокойно отвечал парень. – По линии отца. На следующий день они все погибнут. Белые неожиданно ворвутся в город с юга. А они думали, что с севера. Погибнет товарищ Артанов, товарищи Макар и Егор, и твой прадед, и… все остальные… Но это так – для общей информации, для панорамного обзора. Вопросы ещё есть?

Юрка беззвучно шевелил губами. Зачем-то поднимал руку, водил указательным пальцем, рисуя в воздухе невидимую восьмёрку.

– Вопросов нет, – констатировал парень.

Он резко повернулся и шагнул к шторе. Когда штора была отодвинута в сторону, парень бросил напоследок:

– И аккуратней с блокнотом. Аккуратней. Юрий, пусть происшедшее научит Вас, и Вы сделаете правильные выводы.

И сказав последние наставления, он исчез – штора плавно вернулась в первоначальное положение, скрыв гостя, который в силу неизвестных причин выбрал именно такой путь проникновения в квартиру.

Через минут пятнадцать Юрка осторожно, на легко сгибающихся, каких-то чужих, ватных ногах подошёл к окну.

Отдёрнул штору. В открывшемся пространстве было – батарея, на которой висела давно забытая окаменевшая тряпка, подоконник, окно. И больше ничего. А в воображении рисовалось нечто фантастическое – там будет чёрная дыра, из которой тянет сырой ветерок неизвестности, или не чёрная дыра, а узкая закрытая потайная дверь рядом с окном, – из щелей пробивается мистический свет, нереально красноватый и как-то незаметно переходящий в жёлтый… Но ничего такого не было.

 

 

Закрыв входную дверь на ключ, Юрка некоторое время стоял не шевелясь. В подъезде тихо. Подошёл к лифту и снова застыл. Глаза закрыты. Дыхание ровное.

– Ничего, – сказал он самому себе. – Ничего, Юра, жизнь продолжается.

Раздался шум – наверху хлопнула дверь. Затем послышались торопливые шаги. Кто-то спускался вниз по лестнице.

Через несколько секунд мимо проскочил парень с ярко выраженной хомячьей наружностью, сосед сверху. Он никогда не пользовался лифтом. Энергия жизни в нём бурлила, кипела, била в темечко упругой струёй и не давала покоя организму – дождаться подъёма лифта терпения не хватало, ноги сами устремлялись вниз.

Юрка хотел крикнуть ему, что если он ещё раз включит свою долбящую примитивную музыку в час ночи, то эта «музыка» окажется у него в голове. Хотел крикнуть, наверное, раз в сотый, в очередной раз судорожно думая над тем, чтобы выкрикиваемые слова прозвучали как можно весомее и угрожающе-реалистично. Но не крикнул – в сознании происходила тихая, но неудержимая трансформация. После этих изменений на мир смотришь под другим углом. Не до хомячьего соседа сейчас, не до его музыки.

 

 

Юрка вышел из подъезда. На лавочке сидел несравненный Аристарх Всеволодович – бойкий пенсионер подчёркнуто интеллигентной наружности, любитель документальной литературы и умных передач по телевидению. Он всегда был готов в любое время открыто и самозабвенно пофилософствовать и донести до окружающих, то есть до тех, кто в этот час оказался рядом, промежуточные итоги своих пространных и глубоких рассуждений, причиной возникновения которых были или прочтённая книга, купленная за тридцать-сорок рублей (фактически бесплатная раздача залежалого товара населению), или просмотр телепередачи в два часа бессонной ночи.

– Юрий, рад Вас видеть! Здравствуйте.

– Доброе утро, Аристарх Всеволодович.

– Юрий, а мы с Вами так и не договорили прошлый раз. Наш разговор оборвался на самом интересном месте.

– О чём разговор? – честно не помнил Юрка.

– Вы забыли? – весело щурил цепкие глаза пенсионер.

– Нет… Только ход Ваших мыслей был так… витиеват. И простите меня, сейчас я тороплюсь.

– А я и не собираюсь Вас надолго задерживать, – сказал Аристарх Всеволодович, – только пара завершающих слов, если позволите. Так сказать, в завершение нашей прошлой беседы. Итоговая черта. Я долго думал над этим.

– Хм, – произнёс Юрка.

Он понял – эти завершающие слова он будет вынужден выслушать, этого не избежать. Если не сейчас, то в ближайшие дни обязательно. А в целом Юрка был тактичным человеком, да и пятью минутами можно смело пожертвовать.

– На помазанника Божьего подняли руку, – торжественным голосом заговорил Аристарх Всеволодович, – на царя. И проклял Бог Россию за это. И получили мы власть большевиков-коммунистов на семьдесят лет…

– А-а-а! – вспомнил Юрка. – Вот Вы о чём… Только знаете, что я Вам скажу, уважаемый Аристарх Всеволодович?

Пожилой мужчина приосанился.

– Ну-с, я готов Вас выслушать, молодой человек.

– Если бы мне суждено было жить в первой половине двадцатого века и застать Гражданскую войну, то… воевал бы, наверно, за красных… Вот как-то так видится мне прошлое.

Аристарх Всеволодович замер. Удивлённый взгляд буравил Юрку.

– Вот Вы как, Юрий… И это после того, что я Вам рассказал… И это после того, как много было сказано по этому вопросу по телевиденью… Миллионы думающих людей правильно переосмыслили историю своей страны. Увидели правду. Узнали правду. Вы меня простите великодушно, но, Юрий, я считал Вас умным человеком. Надо полагать, что ошибся, и ошибся весьма основательно.

– Да, – кивнул Юрка, – умными мы считаем тех, кто соглашается с нами. Не помню, кто это сказал… Извините, мне действительно надо бежать.

 

 

Расположившись за рулём машины, он вспомнил – ему надо куда-то заехать, просили же.

– Ах, да, – бормотал Юрка, – на Гражданскую. А вот номер дома и квартиры вспоминать не надо. До конца жизни помнить буду… Девятнадцать и ещё раз девятнадцать…

 

 

Поднявшись на второй этаж, Юрка прошёл знакомыми коридорами до нужного кабинета. С равнодушным и слегка растерянным выражением лица вручил то, что привёз, сумбурными фразами высказал переданное на словах. Затем проследовал к своему отделу. Распахнул дверь, переступил порог и вежливо поздоровался.

Колька Юрасов в весёлом приветствии поднял свободную руку, не отрывая телефонную трубку от уха и не прерывая разговора. Разговора, вне всяких сомнений, архиважного, делового и судьбоносного как для конторы, так и для города и страны в целом – других разговоров Колька просто не вёл, если кто-то в этом сомневался, то Колька начинал демонстрировать оппоненту приёмы рукопашного боя, правда, не очень умело. Сомневающиеся в важности Колькиных телефонных разговоров были (и не без оснований, надо отметить), но чаще всего без высказывания своего мнения вслух – чтобы не умереть от смеха, когда Николай примет боевую стойку. Был он ростом метр пятьдесят с кепкой и худ телосложением так, что сердобольная буфетчица всегда старалась положить в его тарелку лишний неоплаченный пирожок.

Гордая и недоступная Светлана Эдуардовна еле заметным наклоном головы дала понять строго и сдержанно – она услышала, и Юрина вежливость ею отмечена, формальности начала рабочего дня соблюдены.

Юрка прошёл в смежную комнату, – туда, где его рабочее место. Шумно выдохнув, упал в кресло.

Это небольшое пространство было отведено для двоих сотрудников – собственно, для самого Юрки и для Славки Собакина, столы установлены плотно и перпендикулярно. Здесь часто можно услышать мягкое шуршание бумаг, иногда прерываемое быстрыми постукиваниями пальцев по клавиатуре.

Славка уже был за своим столом, внимательным и одновременно с этим почему-то презрительным взглядом смотрел на монитор, словно там был текст, в котором ему нагло и весьма навязчиво делалось предложение записаться в распространители парфюмерной продукции с оплатой три рубля сорок копеек за час. Он резко поднял голову.

– Чего не здороваешься? – прозвучало обвинение.

– Прости…

Юрка поспешно поднялся. Протянул руку.

– А Котяра наш сегодня знаешь, что отмочил? – заговорил Славка, взгляд у него стал ещё презрительнее.

– Что? – спросил Юрка голосом, в котором явственно отсутствовала жизненная энергия.

– Иду сегодня по коридору, к своему кабинету пробираюсь бодрым шагом, а мне навстречу Котяра наш, – затараторил Славка, ни на грамм не смущаясь тем обстоятельством, что его слушают невнимательно. – Идёт, пузо своё вперёд выставил. И спрашивает меня…

Котяра – это Котов Валентин Сергеевич. Начальник отдела. Просто Славка банально и зло предался своему любимому занятию – хаять, обличать, выводить на чистую воду тех, кто оказался на социально-иерархической лестнице выше его и находящийся на некотором удалении, но в зоне непосредственной видимости. Весьма распространенное явление, развёрнутое в грубой форме. Валентин Сергеевич Котов был ближе всего из вышестоящих (если не брать в расчёт непосредственного командира – начальника бюро, но тот был совсем близко – за тонкой стенкой, и видели его с периодичностью раз в час – на него сильные выражения Славки не распространялись). А вот Котову чаще всего и доставалось от злопыхающего Славки без ответной обратной связи. Связи скорее отрицательной, чем положительной. Если же такая связь наличествовала, и Валентин Сергеевич услышал, проникся высказываниями в свой адрес и принял бы меры карательно-поучительной направленности, то можно смело предположить, что источник злословия и обличения очень бы проворно иссяк. Но господин Котов, он же Котяра толстопузый, он же Бездарность необразованная, он же… и так далее, не слышал, мер не принимал, и источник бил мощной струёй, не боясь последствий. Брызги обильно орошали тех, кто оказывался рядом. На текущий момент Юрку.

А Юрка же воткнул потерянный взгляд в стену. Туман в глазах. Слова коллеги по работе заполняли пространство и служили неким отстраненным звуковым фоном для мыслей – как жужжание мухи в столовой над соседним столиком, когда инстинктивно жуёшь и упорно думаешь о своём.

Такой был Славка. Коллега по работе – по этому умопомрачительному и в чём-то не лишенному виртуозности процессу сортировки, корректировки бумаг, густо заполненных сухими фразами; процессу, строгое изящество которого способны по-настоящему оценить только избранные и посвящённые.

А на Юрку обрушилось понимание. Обрушилось невидимой скалой и придавило так, что дыхание стало глубоким и тяжёлым, глаза расширились, лицо побелело, под глазами появился зелёно-фиолетовый оттенок, сердце работало нестабильно – тук-тук, и тишина. Тук-тук, и снова тишина. Тук-тук – значит, ещё живы и ещё подышим.

Это всё серьёзно? Этот блокнот желаний… Подумать только, обомлеть, изумиться и выпасть в состояние, пограничное с безумством, – ещё два виртуальных шага в сторону страшной границы, и тебя увезут на машине с красным крестом крепкие ребята-скорохваты – тушить воспламенённый разум.

– Эй! Ты меня слышишь? – возвращал в действительность Юрку резко усилившийся и сменивший тональность голос Славки.

– Да-да, – поспешил ответить Юрка.

– Я же тебе говорю, не ему занимать эту должность, – зашипел Вячеслав, – не ему. Не такие люди должны руководить отделом. Целым отделом.

– А какие? – машинально задал вопрос Юрка.

– Вон, Воронцова возьми. Этот начальник, так начальник. К каждому подход персональный имеет. За своих всегда вступится. А наш…

Славка поморщился и широко, рискуя сбить к чёртовой матери монитор, махнул рукой.

– Отстань, – буркнул Юрка. – Не до этого мне сейчас. Не до Котова, не до Воронцова. Не до кого-то ещё, высоко стоящих, далеко глядящих.

– Что-то ты сегодня зелёный какой-то… Заболел, что ли? Не выспался, что ли?

– Есть немного…

– Взгляд, как у воблы.

– Сам ты карась, – злость оживляла Юрку. – Карась, загнанный в щель под корягу щуками.

– А Котяра наш, – моментально и непонятно по какой причине Славка принялся за старое, – мне выволочку ещё по одному поводу устроил. И знаешь по какому?

С Валентином Сергеевичем Котовым у Юрки были нормальные отношения. Точнее со стороны Юрки – нормальные, как там с другой стороны – было не совсем понятно. Отношения ярко выраженного импульсного характера. И отношения в некоторой степени с налётом мистики. Юрка идёт по коридору мимо кабинета начальника. Распахивается дверь. Появляется Валентин Сергеевич.

– Как дела, Юрий? – звучит вопрос.

– Отлично, – звучит ответ.

Затем следует обязательное:

– Ну-ну, – произносит Котов, сдержанно улыбаясь.

Последовательность такая – чётко через раз, иногда, очень редко, через два – идёт Юрка мимо, распахивается дверь. И начинается короткий разговор под утвердившийся и окаменевший на века шаблон.

– Как дела, Юрий.

– Отлично.

– Ну-ну.

Если пройдёшь мимо раз десять, то пять раз прозвучит заинтересованность в том, как идут дела у Юрия. Выстрелом грянет ответ: «Отлично». Завершающим аккордом будет произнесено: «Ну-ну». Временами к «ну-ну» шло довеском скороговоркой: «Работайте-работайте-работайте». Или задумчиво и глядя себе под ноги: «Славненько. Так и продолжайте». Всего один раз было сказано, отклоняясь от правила: «Рад слышать о Ваших успехах». Правил без исключений не бывает, иначе это не правило.

Валентин Сергеевич напоминал Юрке огромную подводную лодку, которая блуждает по дну океана. В смысле – океану мыслей. То, что происходит в атмосфере, волнует изредка. Иногда лодка поднимается к поверхности, высовывается перископ, чтобы медленно и равнодушно осмотреть водную гладь жизненного пространства. Серьёзных изменений не зафиксировано, значит, быстрое погружение.

 

 

– Я сейчас, – сказал Юрка, поднимаясь. – Если меня будут спрашивать, то я вышел на минуту. Скоро буду.

– А куда вышел-то? – летел вопрос вдогонку.

Юрка не ответил.

О полноценной работе в этот день не могло быть и речи.

Он поднялся на третий этаж (кабинет начальника был на втором) и принялся отсчитывать километры твёрдым шагом, бессистемно выбирая коридоры.

Порой останавливался, долго смотрел то на пожарный кран, крайне жутко торчащий из стены, то на дверную табличку, на которой были жирно изображены цифры «312», то на женщину, сидящую в кресле для посетителей. Мысли Юрки были далеко, кружились, вертелись и к женщине решительно не имели никакого отношения. Он смотрел сквозь неё ошалелым взглядом. Но женщина не умела читать чужих мыслей, она быстро покинула этаж, вспоминая всуе Господа нашего испуганным шёпотом и каждые три секунды оглядываясь на Юрку. А он качал головой в такт своим галопирующим мыслям, не обращая на женщину никакого внимания, и шёл дальше.

В некоторые моменты его поступь сопровождалась нервным смехом и отчаянным трением ладонью о ладонь. Смех заставлял находящихся поблизости людей смотреть на него встревоженно и подозрительно.

Слышался захлёбывающийся алчностью голос:

– Дел-то наворочу… Блокнот… Миллионы закажу… Миллионы… А я-то не верил… Дура-а-ак… Ну, что же… Будем полагать, что путь к богатству открыт… Милости просим… С ума сойти…