Мир писателя

 

 

 

*     *     *

 

Это был его город и одновременно не его. Что-то он узнавал в городском ландшафте, а что-то решительно нет. Вот стоит дом. С добрый десяток знакомых людей живёт в нём. Юрка хорошо знает этот девятиэтажный дом, но надпись вверху белыми метровыми буквами на насыщенно красном фоне «Наша цель – коммунизм» делает это здание не совсем узнаваемым.

Юрка повернулся. Вот ряд знакомых пятиэтажек. За ними должна возвышаться высотка, двадцать четыре этажа – тонкая, стальная, уверенно пронзающая небо. Но высотки не было.

Исчезли рекламные щиты вдоль дорог. Витрины магазинов блёклые. Пропала пестрота киосков и маленьких магазинчиков, как исчезли, впрочем, и сами киоски и магазинчики. И стало очень много простора, зелени деревьев и неба. Поток автомобилей не так плотен. Это даже не поток – огромные, до минуты, интервалы времени между проезжающими машинами. Присмотревшись, Юрка понял, что было не так, но до определённого момента он никак не мог понять, что именно – нет иномарок. Ни одной! Вазовские «копейки», «пятёрки», «семёрки». И ещё грузовики, троллейбусы, жёлтые «Икарусы» – единственные представители зарубежья, и те автобусы, а не легковые автомобили. В редкую минуту взгляд выделит из общего потока чёрную или белую «Волгу». Скромен автомобильный ряд.

Милиционер на перекрёстке стоит важный, как генерал. По тротуару эмоционально-говорливой стайкой шли пионеры, мальчишки лет двенадцати-тринадцати. Настоящие пионеры. Стандартная синяя школьная форма, белые рубашки, алый галстук.

Женщины… Юрку удивило, как мало их в брюках. Платья, юбки…

Взгляды прохожих… В них нет той собранности в любой момент постоять за себя. Милые, добродушные лица.

Юрка зашагал к зданию с вывеской «Универсам»…

…Он брёл вдоль металлических сеток, в которых лежали расфасованные в целлофановые пакеты крупы. В бумажных пакетах соль, сахар. Ряд сеток закончился, и Юрка оказался в молочном отделе. Помятые, небритые мужики в синих халатах, кряхтя и кого-то рутинно поругивая, таскали железные ящики с бутылками – на бутылках с толстым горлышком серебристые этикетки из фольги, но были и с зелёными. Взгляд упал на прилавок. Табличка сбоку гласила – «Молоко 28 коп. Пустые 15 коп. Сдавать там». И жирная стрелка снизу, указывающая направление. Ещё одна табличка из серого картона: «Сметаны нет. Пустые банки 10 коп»

Он повернул назад, но решил пройти не по тому ряду, где крупы, а взял правее – в соседний ряд. На длинных полках лежали консервы «Завтрак туриста» и «Килька в томате». Объём бедного на ассортимент товара позволял подумать о том, что можно накормить не одну роту изголодавшихся солдат – много было банок, очень много.

Малолюдно. Юрка прошёл мимо доисторической кассы, за которой сидела женщина в белом халате, на голове высокий белоснежный колпак.

Слева от выхода буфет. Пачки сигарет и соки. Огромные стеклянные сосуды в форме перевёрнутых вытянутых конусов выставлены в ряд на прилавке. На каждом стандартный бланк, где синей пастой размашисто выведены название и цена. «Берёзовый 11 коп.», «Томатный 10 коп.»… Полная продавщица с чудовищно яркой косметикой на лице смотрит грозно на мир по ту сторону прилавка.

Удивил Юрку размер бумажных денег, которыми обменивались продавец и покупатели – маленькие жёлтые рубли, чуть больше зелёные «трёшки», синие «пятёрки». Вот мужчина протянул красную «десятку». Дома, в квартире, у Юрки хранился где-то в недрах шкафа, в коробке из-под обуви, этот финансовый раритет эпохи социализма. Но тысячу лет Юрка не извлекал коробку, не открывал её и не рассматривал купюры советских времён. А сейчас увидел, рассмотрел и удивился.

Он вышел на улицу.

– Понятно. Назад в СССР, – сказал он. – Только какой сейчас год?.. Семидесятые? Восьмидесятые?.. Разберемся…

А затем нешуточная злость скрутила его. Проснулся он сегодня утром на лавочке в парке, как последний голодранец. И не это главное. Главное:

– Чёрт, дери их, – шипел охваченный яростью Юрка. – Я же не загадывал СССР. Ну, везде есть бестолочи и разгильдяи. Даже у этих волшебников с их блокнотами, сто чертей им в печёнку. Что за сбой у них там произошёл? Почему я здесь среди бутылок молока за двадцать восемь копеек и «Завтраком туриста»?

И в этот момент он почему-то подумал – а ведь он может наткнуться и на себя, маленького, в чёрных шортиках гоняющего по улице на велосипеде «Украина». От этой мысли потемнело в голове и похолодело в груди… А потом вспомнил – три года их семья жила в другом городе, куда отца отправили в затяжную командировку. Приблизительно в это время.

Он кинулся к приземистому газетному киоску. Прилип к стеклу. «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Труд», журнал «Крестьянка», а рядом «Огонёк» – выбор газет и журналов весьма широк. Неужели тогда так много читали серьёзной официальной прессы? Ни одной картинки с голой девицей на обложке, ни одного трупа, ни одного смазливого лица. Всё солидно. Наконец-то ошалелый взгляд выхватил дату из серой страницы «… июня 1985 года…»

– Понятно, – сказал Юрка. – Вернётся наша семья только в восемьдесят шестом. Вероятность столкнуться мне со мной же равна нулю. Ведь всё учитывают эти черти с блокнотами, всё...

 

 

Он шёл по тихой улочке. Растрескавшаяся узкая асфальтированная дорожка усеяна мелкими веточками и какой-то крупной шелухой непонятного происхождения. Заборы были едва различимыми за разросшимися густыми ветками кустов и деревьев. Редкие прохожие шли неторопливо. Воздух сух и неподвижен. Аромат цветов в палисаднике, мимо которого Юрка проходил, туманил рассудок. Одноэтажные дома трудно назвать разнообразными – словно все построены по одному проекту.

 

 

Юрка увидел их издалека, как только стол, за которым они сидели, показался из-за очередного куста. Прямая дорожка и метров через двадцать грубо сколоченный стол, вкопанный в землю в тени чуть покосившейся берёзы. По бокам чурочки и поверх них почерневшие доски – скамейки вокруг всего стола. Трава по окружности вытоптана – чёрная земля, плоские окурки от папирос и сигарет с жёлтым фильтром, островки жухлой примятой растительности, чудом уцелевшей.

За столом трое. Во главе мужчина в годах – лет шестьдесят – шестьдесят пять. По правую руку от него чернявый парнишка в тёмно-красной рубашке с закатанными рукавами; по левую руку тоже парень, по возрасту – ровесник первому, каштановые волосы, очки, нос слегка курнос, полосатая футболка – широкие вертикальные линии чередуются насыщенно-синим и белым цветом. Черты лица одного из них Юрке знакомы – того, который в красной рубахе. Да-да, знакомы. Надо успокоиться и вспомнить. Прямой нос, вытянутое лицо, челюсть немного набок и характерный взгляд – смотрит, словно насмехается.

Замедлив шаг, Юрка напрягал память. Подсознание выдало раннюю молодость, статьи и фотографии в газетах того времени. Хорошо помнит…

– Шлык… – едва смог услышать тот, кто в этот момент оказался бы рядом с Юркой. – Мать честная… это же Шлык… Шлыков… Нос пока цел… Ну да… пока он должен быть целым…

Прошло с полминуты, и он поравнялся со столом. Дорожка бежит дальше, над ней нависают деревья, образовывая вытянутый вверх зеленый туннель, сквозь стены которого редко пробиваются солнечные лучи. Стол справа. Юрка остановился. Скосил взгляд в их сторону.

Седовласый мужчина что-то тихо говорил; выражение лица при этом назидательное. Парень в красной рубахе слушал его внимательно, повернув голову и смотря в лицо говорившему. С этой позиции курносого в очках не видно, его лицо загораживает затылок сидящего напротив Шлыкова.

– Шлыков, Шлыков, – твердеющим, всё более уверенным голосом произносил слова Юрка. – Он. Живой и здоровый.

Решение, как поступить дальше, оформилось быстро и перешло в стадию действий. Юрка, ложно прихрамывая, проследовал к столу. Присел на дальнем конце. Снял левый кроссовок. Стал трясти его – несуществующий камушек долго не получалось извлечь из обуви.

«Седого не знаю, – рассуждал Юрка, мысль обжигала, волнение накатывало раскалёнными волнами. – А в очках кто?.. Неужели получится узнать и этого…»

Он откинул голову и закрыл глаза.

Мучительно проползли секунд десять, и… он вспомнил! Головко! Это же Головко! Виталий Головко! Тот самый Головко, которого он ещё вчера видел в телевизоре рассуждающим о неизбежности краха СССР. Не узнать его в футболке. Неужели он когда-то носил футболки? Вот был бы в костюме – сразу бы узнал. Резко повернув голову, Юрка во все глаза смотрел на парня в очках. Верно – Головко! Сомнения прочь!

Седой оборвал негромкую речь. Теперь он вопросительно смотрел на Юрку. Парни последовали его примеру – повернули головы и смотрели, но равнодушно, как на вещь, которую видели сотни раз.

– Ты чего хотел-то, парень? – спросил седой.

Юрка перевёл взгляд с Головко на него. Лохматые брови нависают над серыми глазами. Но смотрит добродушно, как-то с участливостью.

– Ничего, – Юрка пытался улыбнуться. – Камушек залетел. Вот извлекаю.

– А! – густым басом произнёс седой.

Но после этого громкого «а» он не возобновил свой монолог. Шлыков (а это был он, теперь Юрка ни на грамм не сомневался) откинулся назад, чтобы хорошо рассмотреть ноги случайного соседа по столу. Затем он бесцеремонно смерил взглядом всего Юрку.

– Классные у тебя кроссовки, – сказал Шлыков через некоторое время, – и джинсы фирмовые… Где достал?

– В магазине, – несколько растерянно ответил Юрка. – А где же ещё доставать?

Шлыков отвернулся. Теперь он и Головко смотрели друг на друга. Головко многозначительно улыбнулся. Ехидно как-то.

– Понятно, – сказал Шлыков и посмотрел на седого. – Фомич, значит, советуешь поступать.

– Да, – сказал седой. – Саня, образование никогда не повредит…

Юрка понял – он перестал быть им интересен. Разговор, прерванный его появлением, возвращался в прежнее русло.

Пришло понимание – если он будет ещё с минуту – другую извлекать несуществующий камушек, то чётко обозначится явная нелогичность ситуации, они снова обратят на него внимание. И, возможно, попросят покинуть их. Он здесь явно лишний. Юрка, наклонившись, надел кроссовок и принялся самым тщательным образом его зашнуровывать – хоть этим выиграть время. До него долетали слова разговора.

– Саня, – веско вколачивал слова в пространство седовласый Фомич, – со спортом не завязывай. Я поговорю с Кондратьевым. На зональные он тебя возьмёт. И в институт поступай.

– Зачем? – эмоционально возражал Шлыков.

– Затем! – трубил Фомич. – Примут без проблем…

Шнурки подтянуты, кроссовок сидит на ноге как литой. Юрка принялся за второй.

– …через пять лет закончишь, – продолжал Фомич, – с заводом не разрывай. Году к девяносто второму получишь квартиру. Двухкомнатную Петров выделит без проблем…

«Завод выделит квартиру к девяносто второму году, – шумело в голове Юрки, – планируйте, ребята, планируйте. Будут вам квартиры за бесплатно от государства, будут, надейтесь, наивные».

– Виталик вот молодца, – теперь Фомич переключился на очкастого Головко. – Виталь, ты Сане по линии комсомолии подсоби.

– Так ведь… – вздыхал Головко, – Фёдор Фомич, по комсомольской линии у Сани препятствий не будет. Я опасаюсь другого…

Выпрямившись, Юрка смотрел прямо перед собой.

«Комсомол… комсомол, – думал он. – Точно, Виталий Головко был главный комсомолец… Вот с какого места он взял старт в банковский бизнес…»

– Ребятушки! – раскатом рвал воздух голос Фомича. – Всё будет хорошо. Встретитесь вы году… в девяносто пятом. Один из вас, – он хлопнул Шлыкова по плечу, – мастер спорта, ведущий тренер нашей молодёжки. А второй, – теперь другая мощная рука седовласого мужчины опустилась на плечо Головко, – на уровне области руководить будет. Секретарь обкома…

Стремительно переведя взгляд, Юрка впился глазами в лицо Фомича. У того, когда они встретились взглядами, зашевелились брови и замерли.

– Мужики, – Юрка пододвигался ближе, – поговорить надо.

«Давай, давай, – мысленно подбадривал он себя. – Раз я здесь очутился, то надо ситуацию обыграть… Ошарашить их сразу?.. Не перегнуть бы… Не переборщить бы…»

Повисла пауза. Ладони Фомича медленно соскользнули с плеч парней. В глазах непонимание и интерес.

– Поговори, коли охота есть, – разрешил он. – Тебе чего?

Шлыков смотрел на Юрку весело. Головко глянул мельком, затем достал из кармана брюк красный блокнот. Юрка успел прочитать золотистое тиснение на обложке – «Делегату партийной конференции».

– Мужики, – Юрка тяжело дышал, волновался, в горле пересохло, – я невольно слышал обрывки вашего разговора. То, что мне удалось услышать…

Фомич грозно покряхтел.

– И что особенного в нашем разговоре, раз тебе интересно стало? – спросил он, а затем добавил: – Сидим, о своём говорим.

– Вы вперёд смотрите, в будущее заглядываете. А знаете ли вы его? Будущее.

Шлыков издал звук, похожий на сдавленное покашливание, широко заулыбался. Головко на секунду оторвал взгляд от блокнота, усмехнулся и снова уткнулся в записи, набросанные мелким почерком на белоснежных линованных страницах. Глаза Фомича чуть расширились, вспыхнул огонёк удивления, который был недолог – секунда-другая, и погас.

– А ты знаешь, что ли? – подмигнул Шлыков.

– Знаю, – твёрдо ответил Юрка.

– Коммунизм когда построим?

– Никогда! – выпалил Юрка.

Фомич выпрямился. Провёл ладонью по столу. Головко снова оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на незваного гостя презрительно.

«Не то! – бушевало в голове Юрки. – Не то говорю! Нельзя так сразу».

Он зашевелился, заёрзал.

– Мужики, дело говорю. Только поверьте мне…

– А кто ты такой? – поднимал брови Шлыков. – Чтобы мы тебе верили. Смешной малый. Прибабахнутый какой-то.

– Я тебя знаю, – Юрка подался вперёд. – Ты Саня Шлыков. Александр Шлыков. Боксёр…

– Да ты что?!! – веселился Шлыков. – На моих соревнованиях был? Знаешь меня? И как тебе мой последний бой с Савчуком?

«Не туда шагаю, не туда разговор веду, – думал Юрка, мысль жгла мозг. – Дурак я… Ой, дурак…»

Головко еле слышно засмеялся. В этот раз он не удостоил Юрку взглядом.

– Что-то ты муть разводишь, парень, – осуждающе сказал Фомич. – Тебе чего надобно? А?

Юрка вскочил. Но через пару секунд снова сел. Уставился на Шлыкова.

– Тебе нос сломают, – выпалил Юрка. – Году в восемьдесят седьмом или восемьдесят восьмом.

– Наверное, на олимпиаде, – сказал Головко, стараясь максимально наполнить слова сарказмом. – Хороший прогноз. И главное, логичный. Боксёр, сломанный нос. И правда, Саня, прибабахнутый малый.

Лицо у Шлыкова стало на мгновение мраморным.

– Ты куда шёл, смешной человек? – звенящим голосом спрашивал он. – Туда и двигай. Клоун. Тоже мне Юрий Никулин. А то я тебе нос сломаю. У меня это недолго.

– Извини, – быстро ответил Юрка. – Извини, извини… Счастливо оставаться, парни.

Он поднялся. Сделал три шага.

Но что-то шевельнулось в груди. Тормоза сломались. Полыхнуло перед глазами красно-оранжевым. Он вернулся.

Присаживаться не стал. Смотрел на них сверху вниз.

– Мужики, не считайте меня смешным. Вы меня неправильно понимаете.

– Ты чего хочешь-то?! – повысил голос Фомич.

– А посмотрите вокруг.

Это было сказано таким возвышенно-убедительным тоном, что Шлыков и Фомич механически закрутили головами. Головко тоже поднял голову и посмотрел вдоль асфальтированной дорожки.

– И что? – спросил непонимающий Шлыков.

– Вы видите, что происходит?

– Лето! – воскликнул боксёр.

– Не здесь, в стране.

– И что в стране? – спрашивал Фомич.

Юрка присел.

– Что происходит в стране? Раскройте глаза и увидьте!

– Ускорение, – в голосе Фомича появилась осторожность. – Кажись, так партия сказала.

– Борьба с нетрудовыми доходами, – едко добавил Головко.

– Вы не видите, куда всё катится! – кричал Юрка. – Вы слепые! Ещё же пять… нет, шесть лет, и всё рухнет! Все видят, а вы не видите!

«Ошарашить, ошарашить, ошарашить», – настойчиво твердил внутренний голос.

– Посмотрите, – Юрка достал из кармана календарь размером с игральную карту и положил на стол.

Все опустили взгляд. Календарик лежал картинкой вверх. На прямоугольнике была изображена Россия, окрашенная в слабо-розовый цвет; синие волнистые линии условно обозначали реки – угадывались Волга, Лена, Обь и Енисей; соседние государства окрашены серым. Москва отмечена крошечной Спасской башней. Над ней застыл развевающийся трёхцветный флаг; переломленные полосы, одна над другой – белая, синяя, красная. Столица была той точкой, из которой разбегались в разные стороны тонкие чёрные линии; длинные пронзали всю страну и заканчивались в районе Владивостока и Камчатки; линии короче лежали в направлении юга и юго-востока; совсем короткие – на север и запад. Некоторые пересекали границу государства, обрываясь в Казахстане, Прибалтике и на Украине. В правом верхнем углу год – 2011. Снизу смелая надпись – «ЭКПО. Экспресс во все стороны света. Нас знают все».

Над столом висело изумлённое молчание.

– Это что такое? – спросил Шлыков.

Он осторожно взял календарик. Держа его большим и указательным пальцами за нижний и верхний края, приблизил к глазам.

– Подожди, – Фомич резким движением вырвал из его пальцев цветной прямоугольник.

Головко с нескрываемым интересом прижимался к плечу седого и заглядывал в картинку.

– Странная карта Советского Союза, – приблизительно через минуту сказал Фомич, поднимая на Юрку непонимающие глаза. – Обрезанная какая-то.

– Господа-товарищи, странного здесь ничего нет. В девяносто первом году Советский Союз перестанет существовать.

Произнеся это, Юрка перевёл дух.

– А куда он денется? – Шлыков смотрел огромными глазами. – Ты что городишь? Нас американцы ядерными бомбами забросают?

– Нет, – Юрка прижимал руку к груди, – просто распадётся. Войны не будет.

– Это в честь чего Союз распадётся?!! – после этих слов Шлыков довольно громко присвистнул. – Вот дурак-то! Ты чего городишь? Придурок!

– Разрешите, Фёдор Фомич, – Головко взял из руки пожилого мужчины календарик. – Бумага хорошая. И выдержано в… антисоветском духе.

В этот момент по дороге, которая тянулась в пяти метрах от столика параллельно асфальтированной дорожке и домам вдоль неё, подъехала машина – «Жигули»-копейка. Она остановилась напротив столика. Из окна передней двери появилась голова парня.

– Саня!

Шлыков поднялся.

– Еду!.. Фомич, мне пора… Виталя, как-нибудь пересечёмся… И ты покедова, загадочный барыга фарцовый, – сказал он Юрке.

Затем Шлыков указал пальцем на календарик в руке Головко.

– Шутку я так и не понял. Ты или дурак, который проблемы ищет, или…

Не договорив, он равнодушно махнул рукой и быстрым шагом направился к автомобилю.

Фомич к этому моменту выпал из состояния вязкого оцепенения.

– Ты, паря, что-то не то говоришь, – его голос шёл в гору.

Головко взял его за предплечье, предлагая успокоиться и выслушать.

– Фёдор Фомич, не нервничайте, это знаете кто? Всё очень просто.

– Кто? – косматые брови зашевелились.

– Есть такая часть молодёжи, – Головко указал подбородком на Юрку, – а некоторые даже уже не молодёжь. Они занимаются вот чем – скупают вещи у иностранцев. И затем перепродают их. Пользуются тем, что в наших магазинах недостаточно товаров народного потребления. Играют на дефиците.

Седовласый испепелял Юрку гневным взором.

– Вы посмотрите, как он одет, – продолжал обличение Головко. – Такие джинсы не каждый иностранец носит. Рубашка с блёстками. Кроссовки. Вы знаете сколько это стоит? Разумеется, не по государственной цене, а по ценам чёрного рынка.

– Сколько? – вопрос у Фомича прозвучал, как выстрел.

– Больше тысячи рублей будет… А парень заигрался с иностранцами. Иногда к нам в страну через них попадают странные вещи. Подрывной направленности. В Германии, ФРГ, например, продаются карты страны до Второй мировой войны. И это…

Головко махал календариком, как маленьким веером.

– …из той же области, но только касаемо исключительно нашей страны. Белогвардейская штука. Заигрался парень с иностранцами. Ладно бы шмотки покупал-перепродавал. А ему дураку всучили явно диверсионную вещь. Как глупая ворона позарился на красивое, блестящее и диковинное. Советского Союза не будет – это надо же такое ляпнуть. Идиот, и не надо тратить время на идиота.

Он осуждающе качал головой, обжигая презрительным взглядом.

Юрка старался удержать себя в руках.

– Нет… нет… – сухим шёпотом выдавливал он из себя. – Идиот… Ты идиот.

– Мне тоже пора, – Головко поднялся, больше не обращая никакого внимания на Юрку, швырнул календарик на стол, – Фёдор Фомич, гоните его взашей от греха подальше. Этот фарцовщик всей вашей улице беду накликает.

Они сдержанно распрощались.

 

 

Когда фигура Головко промелькнула в зелени кустов и скрылась и они остались вдвоём, Юрка спросил:

– Фёдор Фомич, вы поверили ему? Я фарцовщик?

– Поверил. И пшёл вон отседова. Спекулянт.

– Хорошо… хорошо… вам же и хуже.

– Что? – глаза Фомича сузились, брови накрыли веки.

– Зря вы так… – качал головой Юрка. – Не верите… да я и сам виноват… не с того начал… Надо было не с распада Советского Союза разговор затевать.

– Парень! – взревел Фомич. – Ты язык за зубами придержи! Скажи спасибо, что мы тебя, дурака, слушали. А послушал бы кто другой, то свезли бы тебя в одно место и твою дурную головушку о стену бетонную разбили. Мозги-то вправили, если они у тебя окажутся! Ты, парень, от сладкой жизни нюх потерял! Мозга за мозгу залетела! Ополоумел! Я опешил вначале. А теперь вижу – перепил ты, парень, перепил. Бредишь, как в горячке. Правильно, что за вас взялись и водку с винищем из магазинов выметать начали.

– Советского Союза не будет, – упрямо сказал Юрка.

– Вот дуралей! – Фомич грохнул ладонью по столу. – Выкинь ты это из своей дурной башки. Страна только жить начинает! Вон и генсек у нас новый – Михал Сергеевич. Молодой. Без бумажки говорит. С алкоголизмом борются! Ускорение объявили. О проблемах смело говорить начали. Годика через два воспрянет государство.

– Советского Союза не будет, – сквозь зубы повторил Юрка.

А Фомич развеселился.

– И что с ним станет?

– Распадётся.

– Это с какой такой радости? Дурачок, не болтай напраслину. Это каким же надо быть больным на голову, чтобы поверить в твою сказку?

– Распадётся, – шипел Юрка, дышать стало тяжело.

– Вот… поглядите на него, – сокрушался Фомич. – Заладил… И что, Украина отдельным государством будет?

– Да.

– У меня сестра там. Это что ж, она за границей окажется?

– Да.

– А брательник двоюродный в Казахстане тоже… того?

– Да… Тоже того…

– Эх, парень… дурная твоя голова. Забери-ка свою картинку глупую.

Он пододвинул календарик Юрке. Тот взял его машинально и засунул в карман.

А затем Юрку передёрнуло. Резко подался вперёд.

– С Шлыковым знаете что будет?

– И что? – искрились смехом глаза Фомича. – Представление имею приблизительно. Парень он бойкий, безрассудный порой, но хорошие люди на путь правильный его наставят.

– Он станет бандитом.

Стало так тихо, что Юрка слышал, как неугомонно жужжит муха в палисаднике.

– Кем? – сдавленным голосом спросил Фомич.

– Бандитом.

– По лесам с обрезом бегать будет, что ли?

– Не, – снисходительно улыбался Юрка, как улыбаются весьма наивному человеку, чья наивность перешла всякие допустимые пределы. – Это раньше бандиты по лесам с обрезами бегали. Потом они будут ходить по городу в кожаных плащах и ездить на дорогих машинах. Будет в городе такое организованное преступное сообщество Шлыкова. Или Шлыка. О нём будут писать в газетах. Он будет воевать с другими сообществами.

– Это как так… воевать?

– А вот так воевать. Стрелять и убивать. Криминальные разборки. Так будут писать в газетах и говорить по телевидению.

– Это ты… паря, загнул…

Фомич откинулся назад, ладони крепко прижаты к столу, словно он соскальзывает в пропасть, и надо мобилизовать все силы, чтобы удержаться.

– А Головко станет банкиром.

– Кем? – еле расслышал Юрка голос, переполненный изумлением.

– Банкиром. В стране будут строить капитализм. Заводы и фабрики станут частными. А Виталий Головко будет руководить банком. Коммерческим. До некоторого срока. Кажется, до двухтысячного года. Потом уйдёт в политику.

Фомич сидел не шелохнувшись.

– И его чуть не убьют, – сказал веско Юрка.

– Кто… чуть не убьёт?

А затем Юрка впал в незаметно подкравшееся сумасшествие. Он сдавленно смеялся и методично стучал кулаком по столу.

– Его… чуть не убьёт Шлыков… весь город будет знать… возьмёт кредит и не отдаст… Он едва не пристрелит Головко… Пуля в плечо у подъезда… и ещё чуть-чуть, и контрольный выстрел в висок…

Припадая к столу, Юрка давился от смеха.

– А сейчас они… спокойно сидят за столом… и раз… и разговаривают… а в девяносто четвёртом один закажет другого… А через год взорвут Шлыкова… в бане…

– Чудны дела твои, Господи, – на судорожном выдохе произнёс Фомич. – Сколько я, Фёдор Фомич Коваль, живу на белом свете, сколько ни удивлялся, а удивляться, видать, суждено мне до самой смерти.

После этих слов Юрка замер. Резко повернул голову. Впился взглядом в его серые глаза.

– Как… как вы сказали? Коваль? Вы Коваль?

– Да.

– Так… – Юрка вскочил, стал ходить туда и обратно вдоль стола.

Седой сопровождал его перемещения изумлённым взглядом.

– Я… знаю Вашего сына… Толика… Толю Коваля…

– Так… Толька сын мой.

– Точнее, буду знать…

Медленно, не отрывая взгляда от Юрки, Фомич поднимался.

– Он, Толька, сейчас учится в Москве. А в девяносто втором уедет в Америку, – веско сказал Юрка.

Фомич сел обратно.

– Как уедет? Тебе почём это знать?

– Не важно, не важно, – махал рукой Юрка. – Фёдор Фомич, сейчас это не важно.

– Он, Толька мой, будет… как его?.. невозвращенцем? предателем?

– Нет, Фёдор Фомич, нет. Времена поменяются. Времена станут другими. Колесить по миру можно будет свободно. Хочешь – в Америку езжай, а хочешь – в Аргентину. Да хоть на Ямайку.

Снова Фомич медленно поднялся.

– А ну-ка, парень, пошли-ка пройдём в мой дом.

– Хорошо, – мгновенно согласился Юрка.

Но через секунду его кольнуло неприятное чувство. Он смотрел на Фомича, а тот на него. Старик сдержанно улыбался, движения осторожные, словно боялся спугнуть.

– Зачем к Вам домой? – спросил Юрка.

– Парень, ты не бойся… не бойся…

– Фёдор Фомич... подождите… Я понял ход Ваших мыслей… Давайте пока останемся здесь… Вам будет трудно, невероятно трудно поверить, но…

– Парень, ты не бойся, – казалось, что Фомич не слышит его. – Не хочешь в дом? Посиди пока здесь… Я сейчас подойду… Я мигом, одна нога здесь, а другая там… Тамарке сказать кое-что надо…

– Нет, Фёдор Фомич, давайте договоримся с Вами так – вы всё взвесьте, успокойтесь, а я пойду своей дорогой…

– Ты не бойся, парень, – Фомич приближался. – Тебе в больничку надо. Врачи на тебя посмотрят. Укол сделают. Не бойся, не больно сделают.

Юрка ощутил себя жертвой, к которой медленно подкрадывается голодный хищник. Стал отступать, пятиться задом.

– Стой, гадёныш! – Фомич рванул вперёд.

Но Юрка был готов к такому повороту событий, лихо отпрыгнул.

– Фёдор Фомич… успокойтесь…

Успокоением и не пахло. На Юрку смотрели глаза, горящие яростью, лицо искажал гнев.

– Стоять!!!

Бежать! Надо бежать…

И Юрка побежал. Быстро, прыгуче, весело, как в далёком детстве, когда было приятней лететь сломя голову без оглядки к чему-то интересному, чем медленно плестись. А сзади слышалось:

– Стой!!! Предатель!..