Мир писателя

--- 11 ---

В кабинете с высокими потолками полумрак. Шторы задёрнуты не плотно, дневной свет проникает сквозь неширокую щель; отчётливая светлая полоса на длинном столе, стоящем в центре кабинета. За столом, на самом дальнем конце от окна, напротив друг друга сидят двое. Это Первый и Второй.

Кроме этих двоих, присутствовал ещё один человек. Он сидел на стуле с высокой спинкой, но не за столом, а чуть дальше. На нём френч. Сапоги до колен. В руке дымящаяся трубка. Пронизывающий взгляд внимательных глаз. Вот он поднимает свободную руку и бережливым движением приглаживает усы. Смотрит то на Первого, то переводит взгляд на Второго.

Молчание продолжалось недолго. Первый поднял и повернул голову. Они встретились взглядами.

– Говори, – сказал человек во френче. – Я же вижу, что ты хочэшь что-то сказать.

В его голосе явственно присутствовал мягкий акцент. Речь была неторопливой, слова произносились немного нараспев. Он затянулся трубкой, и на несколько мгновений его цепкие глаза скрыл клуб сизого табачного дыма.

– Коба, – заговорил Первый, смело и одновременно с этим как-то печально смотря на человека с трубкой, – как ты думаешь, а кто является главным врагом революции?

– Хм, – во взгляде Кобы появилась хитринка.

Он ещё раз затянулся. Затем вынул трубку изо рта, мягким движением повёл ей в сторону Первого.

– Я отвэчу на твой вопрос. И ты знаешь, что я отвэчу. В твоём вопросе есть подвох. Те, кого лишили власти, отобрали заводы и фабрики, и есть главные враги рэволюции. Капиталисты и помещики. А кто ещё враг?

Первый глубоко вздохнул.

– Коба, я очень долго думал. Я размышлял… И пришёл к такому выводу – главный враг революции тот, кто… революцию сделал.

Брови Кобы поднялись в удивлении.

– Почэму? – спросил он. – Что заставило тэбя думать так?

– Не все враги, но кто-то становится врагом, не желая этого. Становится из-за своей природной сущности. Из-за того, что не в силах переделать себя… Когда-то мы все были единым целым, несмотря на наши разногласия, несмотря на то, кто и как из нас относился, например, к подписанию мира с Германией, кто и как из нас относился к политике военного коммунизма. Мы делали революцию, мы защищали революцию, и мы её защитили. Ты, я… Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Киров, Томский, Сокольников, Рыков, Радек… Мы имеем разные характеры, у нас разные взгляды на некоторые моменты. Кто-то из нас верил каждому слову Ильича, а кто-то с ним спорил. Мы отличаемся, но для врагов мы были и будем единым целым – большевиками. Нас объединяла общая цель – свергнуть и разрушить старое. И вот мы победили. Разбиты все белые армии. Идейно разбиты меньшевики, анархисты, левые и правые эсеры. Не осталось попутчиков. И вот здесь начинают проявляться коренные различия. После того как все разбиты, после того когда надо уже не разрушать, а строить. Строить новую жизнь. Вот здесь уже начинаются расходиться наши пути-дороги. Их три. Когда-то одна дорога, по которой мы шли все вместе, разветвляется на три, если не считать мелких тропинок, по которым бредут сомневающиеся, отколовшиеся и разочаровавшиеся. И новые пути ведут в разные стороны. И чем дальше от Октября, тем дальше мы уходим друг от друга.

– Хм, – вырвалось у Кобы.

Он медленно поднялся и стал прохаживаться, попыхивая трубкой.

– Кто идёт по этим дорогам? – спросил он.

– По первой идут разрушители… Да, Коба, да. Только так их следует называть. Это те, кто был и остался разрушителем. Рушили старое мы все вместе, но кто-то может остановиться, пересмотреть свои взгляды, перейти от одной теории к другой, а кто-то не может, в силу свой природной сущности. Они умеют только разрушать, бить, сворачивать горы. Смелые и решительные, безжалостные и уверенные. Они прошли тюрьмы, ссылки…

– Мы все прошли через это, – сказал Коба. – Или почти все.

– Да – все, – кивнул головой Первый. – Или почти все. Но только…

Первый замолчал.

Человек с трубкой остановился и смотрел на него, не отрывая взгляда.

– Что «только»?

– Только… пройдя долгий путь революционера, они овладели в совершенстве наукой конспирации, террора, экспроприаций. Они умеют создавать тайные типографии, печатать листовки и под покровом ночи расклеивать их. Они, как никто другой, умеют скрываться и прятаться, вести подпольную работу… Они всегда были против власти, они посвятили себя борьбе с властью, но что делать, когда теперь они сами власть?.. Что?

– Иосиф, – обращался к человеку с трубкой Второй, – вспомни двадцать седьмой год.

У него был густой, насыщенный низкий голос.

– Я помню этот год, – ответил Коба-Иосиф.

– Годовщина Октября, – продолжал Второй, – ОГПУ находит в Москве подпольную типографию троцкистов. Вспомни, что творилось в Ленинграде – демонстрации, драки с милицией. Я до сих пор не могу понять, почему у них не получилось, но не получилось, а задумка была ох какая серьёзная. Иосиф, это планировался переворот. И не какой-нибудь, а военный переворот. Где, как не в армии, детище Троцкого, много его сторонников. Все всё видели и понимали… А что было до этого? Вспомни – на три года раньше. Вспомни. Это ты же сказал: «Существует ли ЦК, единогласные решения которого уважаются членами этого ЦК, или существует лишь сверхчеловек, стоящий над ЦК, сверхчеловек, которому законы не писаны?»

– Они будут бороться против того, кто сейчас власть, – сказал Первый. – Если же они при власти, то уйдут в оппозицию. И не важно, как эта оппозиция будет называться. Даже согласятся быть троглодитами.

В ответ на эти слова Коба сдержанно засмеялся. Появилась слабая улыбка на лице Второго, он сказал:

– Нашли оппозиционеры, где собираться – в пещерах под Кисловодском. Вот за это и прозвали их так…

– Коба, а почему они так и не дойдут до конца? – спросил Первый. – Хотел бы Троцкий взять власть, встать над ЦК, над всей партией, он бы так и сделал. Почему он не поддержал тех, кто хотел вернуть ему лидирующие позиции?

Человек с трубкой снова принялся прохаживаться, но только теперь вдоль стола за спиной Второго.

– Почему не возьмут власть? – продолжал задавать вопросы Первый. – Почему не согласились с твоими отставками? Ты же просил отставки в августе двадцать четвёртого, в декабре двадцать шестого и в декабре двадцать седьмого. Зачем для них все эти игры в оппозиционные блоки и платформы?

Повисло молчание.

Коба остановился – стоит рядом со Вторым.

– И почэму? – пыхнув трубкой, спросил он.

– А потому, что страна лежала в руинах, разрушать больше нечего. Из того, что осталось, пожар мировой революции не разожжёшь. У нас не было нормальной, мощной промышленности, не было металлургии, не было станкостроения, не было машиностроения, у нас не было боеспособной армии, у нас была аграрная страна, представленная миллионами частников, обрабатывающих жалкие наделы. И что делать? Строить индустриальную страну? Вооружить армию современным оружием?.. Так это же скучно, даже когда умеешь и имеешь представление как. А если не умеешь строить, так ещё скучнее… Вследствие этого Лев Давидович Троцкий читал книжки на заседаниях Политбюро, когда приходил, а приходил он не так часто. Нудную лямку хозяйственной работы пускай тянет кто-нибудь другой. Например Коба…

Первый замолчал. Все погрузились в размышления. Человек с трубкой бесшумно прошёл к своему стулу и сел.

– Про эту дорогу я понял, – сказал он. – А кто идёт по второй?

Оставив раздумья, Первый зашевелился, провёл рукой по щеке, повернул голову.

– Коба, во второй дороге нет ничего интересного. Она банальная, вытоптана за века. Суть в чём – стать новыми вельможами, князьями на местах. Вкусить плоды победы. Ты был никем, а стал кем-то. Многие выбрали именно такую дорогу. Шагая по ней, шибко сладким не наешься, но время-то идёт… Интересен третий путь…

Трубка перестала дымить, но Коба продолжал держать её.

– Кто идёт по нему? – спросил он, снова махнув трубкой в сторону Первого.

– Те, кто умеет не только разрушать, но и строить. Те, кто не испытывает желания быть в вечной оппозиции, вести вечные споры не важно по какому вопросу, разводить дискуссии, по сто раз на дню менять мнение, тонуть в липком болоте демагогии. Они не собираются на квартирах, в пещерах под Кисловодском, они не пишут обращения к народу, смертельно уставшему от всех этих передряг, они не сочиняют манифестов. Они засучивают рукава и начинают работать. И результат есть. Коба, я сижу здесь и говорю тебе всё это потому, что теперь у нас есть промышленность. Мы сделали рывок, и получилось. Получилось, несмотря на то, как нам совали палки в колёса. У нас есть металлургия, есть станкостроение, автомобильная и тракторная промышленность, у нас есть химическая промышленность. Ещё четыре года назад мы могли видеть только чистое поле, ничего не было. А теперь есть. Есть на пустом месте. Есть – несмотря на саботаж, вредительство, подрывную деятельность тех, кто выполнял указания наших врагов. Несмотря на саботаж вечных оппозиционеров. Есть! Перечислять можно часами – успехи в производстве электрической энергии, в производстве сельскохозяйственных машин, самолётов, в добыче нефти и угля. У нас теперь есть армия! Есть кого посадить за штурвалы своих самолётов! На Западе, разинув рот, с изумлением смотрят на наши успехи. Мало того – они начинают у нас учиться. Они заимствуют и перенимают… И теперь, Коба…

Первый замолчал. Он положил растопыренную пятерню на стол. Стал с силой водить, словно что-то стирал написанное мелом на поверхности стола.

Продолжил Второй, смотря на Кобу чуть расширенными глазами, в которых вспыхнули огоньки:

– А теперь есть что разрушать. Теперь есть, что кинуть в топку мировой революции. Теперь есть, что делить. Теперь есть то, над чем можно сесть новыми вельможами. Иосиф, партия уже давно разделилась на враждующие лагеря. На троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев, на сторонников тебя и на приверженцев Каменева… Революцию не делают румяные молокососы-романтики. Революцию делают люди, которые найдут в себе смелости проломить череп врагу… И сколько этих черепов было проломлено? Они застоялись, они уже давно без настоящего большого дела. Переплетаются комбинации. Троцкисты наводят мосты с теми военными, которые плевать хотели на их идею перманентной революции. Эти военные играют свою игру. Кто в какую – кто за, а у кого свои планы. В ОГПУ разрабатывают свои сценарии. Все прощупывают контакты с Западом. Кто-то крутит шашни с Англией, кто-то с Германией. А кто-то со всеми подряд. Ребята из Коминтерна хотят иметь свой интерес. И у всех он разный. Перебираются комбинации… Иосиф, я предвижу большой террор… Большой. Во что-то, да выльется. Когда-то, да как вспыхнет. Если этого не произойдёт, я удивлюсь. Все готовы искать и находить врагов народа… Врагом будет проигравший. А тебе только бы Днепрогэс строить… Хотя… тебе виднее. Ты знаешь то, о чём мы только можем догадываться. Мы на великой стройке, мы при деле и только по далёким отзвукам можем судить о том, в какие на самом деле играют игры в высоких кабинетах. И порой отзвуки такие, что и глухой услышит.

Второй закашлял. Обхватил ладонью горло. Лицо покраснело. Прокашлявшись, уже сухим голосом добавил:

– Иосиф, мне всегда импонировало в тебе, что ты умеешь слушать и учиться. Ты всегда видел далеко. Увидь и сейчас. Это просьба.

– Тебе надо подлечиться, – сказал Иосиф. – Я решу этот вопрос.

– Не время сейчас, – воткнув взгляд в стол, ответил Второй.

– Завтра уедешь, – мягким, но уверенным голосом ответил Иосиф.

– Завтра не могу… И ещё – на работу в наркомат я не пойду. Я знаю свои возможности. Если только партия скажет…

– Пока лечись, – оборвал его человек с трубкой.

Затем он перевёл взгляд на Первого и сказал:

– Я прочитал твой список.

Теперь у Иосифа в одной руке была трубка, а во второй сложенный вчетверо листок бумаги.

Первый так и не понял – в какой момент и откуда листок был извлечён.

И вот уже трубка не в руке, а во рту, листок бумаги разворачивается.

– Коба, это те… кто умеет строить, – сказал Первый. – Напротив краткая характеристика.

– Я понял, – ответил Коба, скользя взглядом по листку. – Я не вижу Николая.

– Не видишь, значит, его нет…

– Твоё мнение почти полностью совпало с моим… И это лишний раз подтверждает, что мы на правильном пути…