Мир писателя

 

--- 13 ---

Глеб обвёл комнату взглядом.

– Да-а-а… Это ты, значит, вот так живёшь…

– Смеёшься, что ли, – усмехнулся Зайковский. – Это не моя квартира. Снимаю.

– Ага… – Глеб глубоко затянулся сигаретой. – Вот оно как раскрывается. А живёшь ты там, куда уезжаешь вечером в пятницу или рано в субботу.

Зайковский молчал, он спрашивал взглядом.

– Да, Игорь, да… Отследил я, – немного оправдывающимся голосом сказал Глеб. – Как ты уезжаешь, лично сам не видел. Рассказал мне об этом Лёха Щербаков. Живёт он…

– Знаю, – перебил Зайковский. – В доме напротив… Меня удивляет – как ты плотно мною заинтересовался.

– Ну, а ты как хотел… И что ты делал бы на моём месте?.. Так, значит, уезжаешь туда, где у тебя настоящее лежбище.

– Глеб, ну ты и слово употребил – «лежбище»… Я уезжаю туда, где мой настоящий дом. Семья. Четыре часа на дорогу. Если сильно устану за неделю, то отъезжаю в субботу. Если настроение и самочувствие отличное – в пятницу.

– Большая семья-то? – спросил Глеб.

– Нормальная… – опускал взгляд Зайковский. – Жена и трое детей.

– У тебя трое детей?

– Да. Два парня и дочка.

– Удобно ли так жить? А, Игорь? Ты неделю здесь торчишь, жена где-то там.

Зайковский водрузил локти на стол, подпёр кулаками подбородок.

– Глеб, я живу так, как полагаю нужным. Ещё вопросы есть?

– Есть… Есть, Игорь… Вспомни город Мартовск.

– Помню. И что?

– Мне Паша Маслов рассказывал…

– Ты и с Пашей обо мне разговаривал! – искренне удивлялся Зайковский.

– Да, разговаривал.

– И что такого загадочного обо мне рассказал Паша?

– Вы производили модернизацию…

– Понял, – махнул рукой Зайковский. – Тебя интересует – почему я продолжил работать, когда остальные побросали пассатижи и отвёртки? Так?

– Так, – кивнул головой Глеб.

– Господи, – на лице Зайковского отражалось разочарование, – какие вы все легко прогнозируемые, какие легко читаемые. Мысли у вас, как метровые буквы на заборе, напрягаться не надо, только глянул и прочитал. Сам-то как думаешь?

– Не знаю, – ответил Глеб и глупо улыбнулся. – Только одна мысль приходит на ум.

– И какая же, позволь полюбопытствовать?

– Упёрся, как баран. Пошёл на принцип.

– Ага, – губы Зайковского скривились в недоброй улыбке. – То, что мы не в силах понять, – объявляем или глупым или сумасшедшим. Глеб, а я хороший специалист?

Глеб растерялся от такого поворота в разговоре.

– Хотя ты сам себя поставил на второе место после Коли Колотова, но специалист ты хороший, каждый скажет.

– Скажи мне – а почему я являюсь хорошим специалистом?

– Ну, – Глеб смотрел исподлобья. – Игорь, разговор скатывается в плоскость примитивизма. Ты работаешь, как надо, к делу относишься серьёзно, не останавливаешься на достигнутом, соображаешь…

– Дурак! – гримаса недовольства исказила лицо Зайковского. – Я учился тогда! Учился! Глеб, специалистами становятся не на пустом месте. Не просто так! Просто так никогда ничего не бывает. Сегодня ты так себе, а завтра раз – и уже специалист, или подающий надежды. Теория – это хорошо, но в три раза дороже – практика! Прак-ти-ка! Тогда же появился уникальный шанс на деле опробовать, обкатать свои познания. Работа с правом на ошибку! Кто и когда предоставит такую возможность?! Это была школа! И не только закрепить свои познания, на деле, на реальном деле научиться тому, чему ты будешь учиться годами по книжкам!

– Угу, – произнёс Глеб.

– Угу, – передразнил его Зайковский. – То, что я умею и знаю сейчас, на восемьдесят процентов я наработал тогда. На заводе в Мартовске! Потом только дополнял и улучшал, засовывал в мозги новое, подгоняя новое к старому.

– А зачем так демонстративно уволился? На какой-то глупый принцип пошёл…

– А ты думаешь, я век собирался работать на том заводе. Я выработал тот завод и зашагал дальше. Почему остальные не понимали причину, по которой я уволился? Это надо спрашивать у них. Хотя я тебе отвечу – по той же причине, почему Коля Колотов сейчас у всех проходит за второсортного специалиста. Горлопан Чеканов имеет рейтинг в сто раз выше, чем упорный и тихий трудяга Колотов. Люди слепы! И это не их вина, это их беда!

– Понятно, – сказал Глеб.

– Есть ещё один момент, – сверкнул взглядом Зайковский.

– Это какой же?

– А такой… Глеб, ты патриот? Россия для тебя как? Пустое сочетание звуков или к чему-то обязывающее?

– Игорь, – Глеб смотрел недоуменно, закуривая новую сигарету, – к чему весь этот пафос?

– Пафос, говоришь? А вспомним мы с тобой опять Кеннеди. Как он сказал?.. «Не спрашивай, что страна сделала для тебя, спроси, что ты сделал для страны». У меня что-то за времена молодости развилось чувство национальной обиды. Как-то вот оскорблён я национально. Как только разрешили говорить и печатать всё что угодно, и понеслось…

Зайковский говорил сквозь зубы.

– Всё охаяли правдолюбцы чёртовы… Всё грязное бельё вытащили на белый свет. По всей истории российской прошлись. Александр Невский, оказывается, с монголами дружил. Московские князья, что Русь в единый кулак собирали, видите ли, были коварные, хитрые и жестокие. А то где-то в других местах строители государства были белые и пушистые. Сенсацию они вынесли на суд людской… Про Ивана Грозного и говорить нечего – тиран, сатрап, изверг. Петра Первого чуть ли не в сумасшедшие вырядили… И так до самого двадцатого века. Последний царь – Николай, никчемность. Ленин – злой гений. Сталин… Ох, здесь чёрной краски вёдрами не жалели. Грязь самосвалами вываливали и вываливают. За двадцать лет до того, как Сталин реально получил власть в стране, миллионы крестьян умирали от скотской жизни как таковой. В царской России они умирали так обыденно, буднично. Умирали от голода, лишений, болезней. Средняя продолжительность жизни – тридцать лет! Но эти миллионы крестьян никто не помнит. А несколько сот тысяч осуждённых за политику помнят. Про репрессии, когда одни разрушители сжирали других разрушителей, помнят! Страна стала поголовно грамотной, совершили индустриальный рывок. Через кровь, лишения, труд двигались вперёд семимильными шагами! Вперёд! От сохи сделали скачок к атомной бомбе в рамках одного поколения. Выиграли великую войну, которую начали в неимоверно трудных условиях, тяжелейших условиях. Так нет же – у нас, оказывается, всё в минусе, всё очернили. Идём дальше. Хрущёв – кукурузник, а не государственный человек. Брежнев – олицетворение застоя… Глеб, а чем мы гордиться-то будем? А? У нас что осталось-то в сухом остатке? Ответь мне!

Зайковский обжигал Глеба взглядом и широко разводил руки.

– Игорь… – Глеб силился найти подходящие слова. – Подожди… Не кипятись… Я понимаю… Я даже согласен с чём-то… А завод здесь при чём?

– А при том! – Зайковский бухнул кулаком по столу. – В одном конкретном городе, на одном конкретном заводе модернизация была доведена до логического конца. И благодаря этому факту завод не был превращён в склад бананов и консервов «килька в томате». Он остался заводом! В конкретном городе не был сделан шаг назад! Пускай маленький, микроскопический в масштабах страны, но шаг вперёд!

– Понятно, понятно, – сказал Глеб.

Он боялся посмотреть в глаза Зайковскому. Откуда-то из глубины души поднялось мерзкое чувство. И не понять, в чём причина. Почему? Какая-то гремучая смесь стыда, душевного дискомфорта, растерянности. Глеб чувствовал себя так, словно сейчас он сидит перед прожжённым фронтовиком, который совсем недавно на поле боя сдерживал натиск превосходящих сил противника. И сдержал, и выжил, и вернулся… А Глеб не по своей воле отсиживался где-то в безопасном месте, решая проблемы тылового обеспечения. Он бы пошёл в бой, он бы не побоялся крови и смерти. Но обстоятельства сложились так, как сложились, его не послали в бой, и не ему носить боевые ордена.

– Эх, – Глеб сдавливал ладонями виски.

– Засиделись мы, – спокойным голосом сказал Зайковский. – Уже ночь – за полночь.

– Да-да, я сейчас пойду… Только ответь мне на последний вопрос. Если, конечно, захочешь.

– Какой? Спрашивай.

Глеб поднял на него красные глаза.

– Почему ты никогда не отвечаешь на телефонные звонки?

– О-о-о-о… Тоже мне вопрос. Во-первых, далеко не всегда, а только последний год. А во-вторых… Глеб, очень многие хотят, чтобы моё хобби на некоторое время стало работой. Высокооплачиваемой. И звонят, звонят, звонят.

– И что же ты?

– Я отключил звук у телефона. Отвлекает. Потом достаю телефон, просматриваю непринятые вызовы. Если звонил Коля Колотов или Сергиенко, то перезваниваю.

– А если жена позвонит? Вдруг срочно надо будет с тобой связаться?

– С женой и детьми… у меня другой канал связи. Не переживай.

– А карту на телефоне не пробовал поменять?

Зайковский рассмеялся.

– Глеб, а смысл? Кому надо – узнают и новый номер… Ты мне ещё страну предложи поменять… И пойми – я абы для кого списки не составляю. Только при наличии высокоморальной составляющей. Когда дело идёт в большо-о-ой плюс. Для людей, для страны, для державы. Так у меня.

– А если тебя силой заставят? – спросил Глеб, обильно добавляя ядовитости в голос. – Если найдут способ прижать тебя и сказать – а ну-ка, парень…

– Это тот способ, который ты сегодня предпочёл? – спросил Зайковский.– Вооружившись обрезом, прибежал прояснять историю с бланком.

– А хотя бы с обрезом. Но обрез – это прошлый век. Могут ограничиться банальным пистолетом, приставленным к голове.

– А я геройствовать не буду, – спокойно отвечал Зайковский. – Составлю списочек. Только цена такому списку будет две копейки. Меня спросят – почему не работает? А я отвечу – ребята, вы поверили в эту ерунду? Это же чушь, полная чушь. Человек, который составляет какие-то списки. Серьёзные люди в такое не верят, как вы могли поверить?.. Ай-ай-ай, как же вы так оплошали? Ведь я же идиот. Какой спрос с идиота?

И Зайковский сделал глупое выражение лица – скривил рот, закатил глаза и резким движением взлохматил себе волосы.

– Хитёр, – сказал Глеб. – А как насчёт пулемётов? Которые – тра-та-та-та…

– А я не один такой, списки составляющий. Кто-то работает более… широко и глубоко, смотря в туманное будущее и видя контуры того, как же оно будет.

– Это что же у вас… некое сообщество? Тайный клан? Съезды устраиваете? Делитесь мнениями и методами?

Зайковский посмотрел так, что заставил Глеба отвести взгляд.

– Пора расходиться, – сказал Игорь. – Извини, но засиделись. Нового я тебе больше ничего не скажу. Тем более… И так наговорил тебе сверх положенного.

– Пора, пора, – Глеб поднялся.

Уже в коридоре, когда переминались с ноги на ногу перед входной дверью, когда шуршал у Глеба в руке пакет, в который завернули обрез, был задан последний вопрос:

– Игорь, а почему ты не просишь меня?

– О чём?

– Ну… чтобы всё произошедшее сегодня и рассказанное тобой осталось строго между нами.

– Хм… Странный ты, ей-богу… Рассказывай, если хочешь посмешить людей. А лучше… держи рот на замке.

– Хорошо, – сказал Глеб и повернулся к двери…